Старший брат царя. Книги 3 и 4

На улице уже потемнело, а в хозяйской горнице всего лампада у киота. В полутьме Клим разглядел, что Аника ходил по горнице, неслышно ступая по толстым половикам. На лавке сидел незнакомец. Клим заметил, что все люди Аники рослые, голову держат высоко и иной раз не в меру нахальные, разумеется с посторонними. Этот же был какой-то придавленный, голова глубоко между плечами, и ростом не вышел — ногами со скамейки пол не достаёт. Можно было бы принять за подростка, если бы не рыжая бородка. Когда вошёл Клим, Аника кивнул на неизвестного:

— Это Коконя, мой соглядатай. А ты, Коконя, расскажи ещё раз всё без утайки, мы послушаем. Да не бойся — это мой друг Клим, ему доверяю, как себе.

Мужичок откашлялся и заговорил низким голосом, удивительным для такого недоростка:

— В тот день я собрался ночевать у кума в Поречье, что на Серой, супротив Слободы. Перед вечером пошли ставить мерёжи, а на дороге купеческие подводы. Хозяин, видать, спрашивает, где переночевать можно. Кум ответил, что, мол, за тем перелеском вон заезжий дом в деревне Слотине. Отвечает: «Нас оттуда попёрли. Говорят, князь Владимир Андреевич с семьёй пожаловал. К государю в слободу гостем едет». Кум повёл купца к себе, а я мерёжи поставил и в Слотину — в заезжем доме я прислуживал постоянно. На дворе хозяина поймал...

Аника прервал рассказчика:

— Что ж, и охраны никакой?

— Зачем, на улице двух вершников видел, а на задах никого. Так вот, увидел меня хозяин и руками замахал, мол, иди, иди, не до тебя! А потом, видать, вспомнил и говорит: «Коконя, сбегай к бондарю. Бадью заказал ему, моя-то развалилась, а воды вон сколько требуется». Через сколько-то времени несу бадью прямо по улице. Меня стража цап-царап! Отвели к хозяину. Во дворе говорили шёпотом: князь и иже с ним почивать рано легли — из Дмитрова конец немалый. Я ж переночевал у бабки Бобылихи. У неё что хорошо: с чердака заезжую избу видно и всю улицу. Заутра, это, значит, в день апостола Иакова (9 октября), мы не успели с ней хлеб с луком дожевать, на улице конский топ. Выглянули — не меньше сотни кромешников... — Коконя поперхнулся, возможно, вспомнил, что Аника тоже опричник, и поправился: — Так вот, не менее сотни государевых опричников. Их не признаешь — все верхами и в куколях, вроде схимников, а с саблями и луками. По селу промчались, всех в избы загоняли, а кто замешкался, посекли, сам видел. — Коконя перекрестился. Он отдышался. Аника не торопил, прошёлся из угла в угол. Рассказчик тяжело вздохнул и продолжал приглушённым басом:

— Эти самые, вроде схимники, избу приезжих окружили. На этот раз и с огорода. Потом тихо стало, кто из селян сунулся за водой как бы, плетьми и саблями в избу загоняли. Лёгкий топ послышался. Пять в таких же схимах ехали, под ними кони постатнее да сбруя сверкает. Опричники, что на улице, этим пятерым до луки седельной поклон отдавали. Эти пятеро в приезжую избу завернули, перед ними ворота настежь. Сколько-то долго тишина стояла, потом в заезжей гвалт поднялся. Из избы голые выскакивали, больше бабы. Их на дворе саблями секли, а тех, кои на улицу вырвались, лучники кончали. Потом опять всё затихло. Пятеро сели на коней и уехали в слободу. За ними все остальные схимники. На охране избы остался десяток. Они стащили с улицы на двор голышей, коих настигла смерть... Далеко за полдень деревня опомнилась и зашевелилась. Печи затопили, за водой пошли. Однако остановятся две соседки у колодезя словом перекинуться, глядишь, вершник появился, плёткой грозит, бабы кто куда.

Коконя замолчал, Аника остановился подле рассказчика:

— Ну, ты чего?

— Страшно, хозяин... А на другой день рано утром пришли люди из слободы, привезли гробы, много гробов. На кладбище Понизовском большую могилу вырыли и поставили туда тринадцать гробов. Говорят, поклали туда пять мужиков и восемь баб голышом, покидали одежонку кое-какую. Поп пришёл... А в двух крытых повозках ещё десять гробов увезли... — Коконя замолк, задумчиво вглядываясь в тёмный угол избы, и нехотя продолжал: — Селяне обходили заезжую, а я в обед задами прошёл туда. Во дворе чистота, песком посыпано. А в избе всё вверх ногами! Кровь на полу и на стенах, ворохом ковши, склянки, тряпье... Я тут стон услыхал, насмерть перепугался, а потом из-под печки хозяйку заезжей избы вытащил. Святой водой побрызгал, отошла, очнулась, немовать начала — язык у неё отнялся. А ещё один гроб в избе остался. Говорят, покойничек сбежал...

Возможно, Коконя долго продолжал бы, но Аника спросил:

— Ты давай поведай, что с князем Владимиром и его семьёй сталось.

— Что? Отравили их. Будто государев повар донёс, что ему князь Владимир отраву и деньги дал, чтоб погубить государя. Эту самую отраву в вине развели и заставили их выпить. Пили по очереди: сперва князь, потом княгиня и княжата... На мёртвых глядеть позвали челядь, а там княгини и дети боярские были. Приказали им проклясть врагов государевых, а они зарыдали и проклинать убийц принялись, какие мечи выхватили. Ну их тут же раздевать и убивать начали...

Клим всё время сидел молча, а тут не выдержал: