Старший оборотень по особо важным делам

Отъехав подальше, с уличного таксофона Шилов дозвонился Иванычу и узнал новости. И про бойню у квартиры Егорова, и про Серегу.

— Пашка жив, — сказал Карташов, — но пока без сознания.

— Он мог видеть киллеров…

— Не факт. Я был на месте, прикинул, что к чему. Не факт, что он их видел. Но соседка якобы описала тебя и Егорова.

— Наши фотографии ей показывали?

— Я думаю, Арнаутов как раз сейчас этим занят. Не удивлюсь, если она тебя опознает. Ты меня понимаешь?

— Я тоже не удивлюсь…

— Что думаешь делать?

— Не знаю, Иваныч. Честно — не знаю. Слишком все… Слишком хреново!

— Держись!

— Куда деваться?

Шилов доехал до Дворцового моста, и теперь стоял, глядя на темную воду, в которой отражались огни большого города. Мимо проносились машины, шли люди. Шилов не видел ни одного грустного или озабоченного лица. Все улыбались, громко разговаривали. Все куда-то спешили. На них не объявляли охоту, у них не убивали друзей, никто их не предавал.

Никто не обращал на Романа внимания, как будто он стал невидимым.

Бросив в воду окурок, он потянулся за очередной сигаретой. Выругался, пробормотал:

— Рыжий! — и заторопился к машине.

…Он остановился за квартал от дома Соловьева и прошел пешком. Встал в темноте, присмотрелся. Из двух «уэсбэшных» машин у подъезда осталась только одна.

В обоих окнах квартиры горел свет, но пока Шилов стоял и смотрел, люстру в комнате погасили, осталось только голубое мерцание телевизора.

Сколько человек в хате? Не попробуешь — не узнаешь. С комфортом устроились, сволочи…

Шилов прокрался в подъезд, стал подниматься.

Наверху скрипнула дверь, раздались голоса.

Шилов бесшумно встал в темный угол под лестницей.

Спускались двое. Они громко разговаривали, не опасаясь, что их могут подслушать. По голосу Роман опознал одного: старший опер из УСБ, когда-то работал в Красносельском РУВД. Раздолбай еще тот. Его напарник говорил:

— Засада в доме покойника — плохая примета.

А тот отмахнулся:

— Да какая засада? Никто не придет. Леха просто с женой полаялся, не хочет домой. А тут жратва в холодильнике. Не пропадать же добру! Вот, помню, мы в Гатчине у одного цыгана сидели…

Разговаривая, уэсбэшники прошли мимо Шилова. Он дождался, когда с улицы донесется звук отъехавшей машины, и поднялся на этаж.

Дверь квартиры Сереги, выбитая при обыске, была кое-как восстановлена. Шилов примерился: если ногой дать по замку, она снова вылетит. В квартире один человек, настроившийся посмотреть телевизор и не дать пропасть добру из холодильника. Так что можно ввалиться к нему без приглашения…

Перочинным ножом Шилов справился с замочком распределительного щита в стене лестничной клетки, и отключил в квартире свет. Достал пистолет, встал около двери.

Из коридора донеслись шаги. Человек шел быстро, но неуверенно. В темноте задел что-то ногой, выругался. Открыл дверь, подсвечивая себе зажигалкой.

Шилов приставил «беретту» к его голове.

Мужчина замер с перекошенным лицом. Пламя зажигалки задрожало.

— Тихо-тихо-тихо, — свободной рукой Шилов выдернул из его «наплечки» «макарова», положил себе в карман плаща. — Кто еще с тобой, Леха?

— Ник… Никого.

— Мне терять нечего, дернешься — грохну. С кем тогда твоя жена станет лаяться? Понял?

— Я… Не…

Шилов сильнее вдавил ствол «беретты» в висок уэсбэшника.

— Понял, — выдохнул тот.

— Видишь щит? Спокойненько, без лишних движений, включаешь свет. И заходишь обратно. Все понял? Давай!

Уэсбэшник выполнил приказ, и потом медленно, с поднятыми руками, попятился в квартиру.

Шилов шел за ним, упираясь пистолетом в живот. Прошли в комнату. По пути Шилов проверил ванную, туалет, кухню. Как и ожидалось — никого. Но и Рыжего что-то не видно.

В комнате Шилов отобрал у Лехи наручники, усадил на стул, сковал за спиной руки.

— Рыжий! Рыжий! Кис-кис-кис! Рыжий! Где кот?

— Правду про тебя говорят, что ты псих, — напряженно сказал уэсбэшник, наблюдая, как Шилов осматривает квартиру.

— Где кот?

— Зажарил, блин! Откуда я знаю, где твой кот?

Шилов приставил «беретту» ко лбу Лехи:

— Дверь на лестницу держали открытой?

Желание шутить у Лехи пропало. Облизав губы, он извиняющимся тоном сказал:

— Ну, конечно. Люди ходили туда-сюда…

Шилов вышел на площадку, позвал кота там:

— Рыжий! Рыжий! — и уже хотел вернуться в квартиру, когда Рыжий, прыгая через ступени, сбежал с верхнего этажа.

Шилов подхватил его на руки:

— Рыжий, падла лохматая… Извини, забыл про тебя, замотался.

Кот требовательно мяукнул.

— Есть хочешь? Сейчас мы тебя накормим.

Шилов заглянул в холодильник: от кошачьей еды там осталась пустая тарелка. Он прошел в комнату, посмотрел на Леху:

— Где его колбаса?

Уэсбэшник попытался сделать непонимающее лицо, но не выдержал, стрельнул взглядом на стол. Среди груды книг, журналов и каких-то бумаг там стояло блюдце с колбасными шкурками и недоеденной коркой хлеба.

— Убью, крыса, — пообещал Шилов, чувствуя прилив такой злости, что потемнело в глазах.

Леха заерзал, пытаясь вместе со стулом отодвинуться от Романа.

Шилов медленно выдохнул. Хотел что-то сказать. Не сказал, покачал головой, пошел к выходу. На пороге комнаты остановился:

— Нашли что-нибудь?

— Где?

— В… Здесь нашли что-нибудь?