После его слов наступила гробовая тишина, только красные точки двигались по монитору, да бежал отсчёт до их расчётного прибытия. Нам осталось двадцать часов жизни. Лира буквально вжалась в меня, прижав к себе спящую дочку, и тревожно смотрела на монитор. Гадел то сжимал руки на автомате, то разжимал, крылья его носа гневно трепетали, а глаза сверкали злостью. Серафим, смежив веки, и иронично улыбаясь, медитировал, а я не переживал, на сегодня все эмоции кончились, остались в прошлом, я просто принимал происходящее и прикидывал в голове расклад. То, что мы не сдюжим против свежего и современного противника — это бесспорно, не в нашем текущем состоянии. Потрепать сможем, да, но не победить, так что надо оценивать ситуацию трезво. И так, двадцать часов до подхода к орбите, у них ещё бой будет в космосе, раз уж они свидетелей оставлять не хотят, но как долго он продлится? Сколько у меня есть времени? Успею выздороветь и набраться сил? Будем ли мы отражать атаку вражеской пехоты на планете, и каким образом? Будет ли возможность после поражения скрыться в джунглях, и выжить там с моей семьёй? Как вижу, это единственный вариант, что бы потом попытаться захватить какой-нибудь корабль, или пробраться зайцами, и выбраться отсюда. И сколько на это уйдёт времени? Недели, месяцы, годы?
— Соединение, готовность к бою, — громко зазвучал по внутреннему каналу связи голос контр-адмирала Вистингаузена. — Господа, я был рад служить с вами! Уйдём гордо. Покажем врагу, силу русского духа и оружия! Не отступать, и не сдаваться! За Империю! За Россию! А теперь, включите в открытый эфир наш ответ, пускай проникнутся.
И тут же зазвучала древнейшая, ещё со времён Московской Руси, воинская песня в исполнении императорского оркестра:
К бою друзья!
Сразимся со злою ордою.
Нет нам без схваток житья,
Так будем сегодня собою.
Никто не уходит, никто не бежит.
Смерти заглянем в лицо.
Враг на себе наш гнев ощутит,
Пощады нет для него.
Белые точки наших эсминцев на радаре прекратили преследование казачьего эсминца, который сменил направление и теперь спешил к американцам, и стали возвращаться к основным силам, которые покидали орбиту, перегруппировываясь для атаки.
Нас мало, и знаем, что нам не видать,
Победы сегодня, и жизни потом.
Идём же друзья, идём погибать,
В бою с вероломным врагом.
— Ещё вражеские корабли! — воскликнул Пруха. — Да сколько же их?! В кольцо нас берут, теперь точно никто не уйдёт!
На экране монитора, с других сторон системы, обхватывая её полукругом, появлялись новые обозначения выходивших из нырка звездолётов. Очень много, тридцать, полсотни, сотня. И все устремились к планете. Шансов на наше выживание становилось всё меньше и меньше, даже, если скрываться в лесах. Найдут.
Пусть помнят потомки, как рвали врага,
Мы жизни своей не щадя.
И жёны всплакнут с детьми у креста
В честь героев этого дня.
Пока же под сердцем нет острия,
Нас рано ещё хоронить.
Вперёд, в атаку, друзья!
Нам подвиг бессмертный пора совершить.
А потом новые точки на радаре окрасились в синий цвет, и в динамиках, перекрывая слова песни, раздался знакомый со времён присяги, суровый голос генерал-адмирала Меньшова:
— Спокойно Ваня, не геройствуй. Я разберусь.
Пруха ошибся, это были свои. Ударный флот Владивостока прибыл в Тау Метам.
Глава 13
Ярик стоял спиной ко мне и лицом к окну, вглядываясь в клубящийся туман за стеклом, и сразу же, как только я зашёл в комнату, отвернулся от него.
— Ничего не видно. — пожаловался он. — Как понять, что меня ждёт снаружи? — он махнул рукой в сторону стальной выходной двери, напротив межкомнатной, той, через которую сюда попал я.
Комната была самой обыкновенно. Бетонная коробка, без каких либо изысков, и следов ремонта. Ни обоев на стенах, ни паркета на полу, только одинокая груша лампочки под серым потолком, а из мебели два стула напротив друг друга.
— Ростислав я бы хотел, да ты присаживайся, в ногах правды нет. — продолжил Сарай, прерывая мой ступор от нашей встречи.
— Ты же умер! — воскликнул я, поддаваясь охватившему меня удивлению.
— Умер, не волнуйся так. — кивнул Слава. — Нам поговорить надо, он снова указал рукой на один из стульев.
Я присел.
— Где мы?
— Неважно где. — Он встал за другим стулом, взявшись за его спинку, а лицо его выражало вселенскую печаль и раскаяние. — Рос, я хотел принести извинения. Ты же понимаешь, это не я такой, это дела рода, если бы не приказ отца, я бы с места не двинулся.
— Яр, я….
— Не перебивай, пожалуйста, я ещё не закончил. — Попросил он, и продолжил. — Ты пойми, на кону стояло благополучие моей семьи, а мы, аристократы, только для этого живём. Если бы я ослушался, то Раксы исключили бы нас из альянса, а потом уничтожили. Понимаешь? Маму, братьев, сестёр, отца, понимаешь? Всех, кого я люблю! Ты пойми, это не я плохой, не ты плохой, мне просто пришлось выбирать, и это было очень сложно, я, даже рад, что так всё получилось. Ты расскажи отцу, как всё было, он поможет тебе, он поймёт. Хорошо? Ты прощаешь меня?
— Яр, я. — в горле пересохло, откуда-то появился ком жалости, мешающий выговаривать слова. — Конечно же, я….