Старт в пекло

Агроном колхоза Малараин Шайманов и секретарь партийной организации Эшкора Норкулов потом подробно будут рассказывать мне о том, как сумел Сафар сплотить вокруг себя хлопкоробов, к каким агротехническим приемам прибегал он с друзьями, чтобы облагородить землю, сделать ее урожайной, несмотря на капризы погоды. Сам же Сафар скажет об этом просто: «Земля – хранительница богатств, а труд человеческий – ключик к ней».

Много лет отдал он любимому делу. За это время изменилась сама земля, изменился облик его кишлака, изменились люди. Высокая оснащенность техникой, умение пользоваться туками, гербицидами, пестицидами придали труду земледельца-хлопкороба качественно новый характер, сблизили его в трудом индустриального рабочего.

Да, изменилась жизнь. И порою уже не верится, что когда-то в кишлаке не было ни одного грамотного человека, отец Сафара Эргаш-бобо работал на бая за гроши. Мог ли мечтать он, что сын его, Сафар, окончит десять классов, а внук – государственный университет. Мог ли он думать, что дети его и внуки будут жить в богатом каменном ломе, освещенном электричеством, ходить после работы на концерт в кишлачный Дом культуры, ездить в театры Самарканда? Иногда это кажется сказкой даже Сафару. Когда-то и он не мог представить себе родной кишлак утопающим в зелени садов, с разбегающимися от него до бригадных станов асфальтированными дорогами.

…Запоздала нынче в Узбекистане весна. Холода, дожди. Мы идем с Сафаром по берегу канала Нарпая. Он озабоченно смотрит на поля. Работа приостановлена из-за дождя. Но не покидают кабины тракторов и машин механизаторы. В любую минуту, как это будет возможно, они продолжат работу.

На другой день небо прояснилось, подул жаркий порывистый ветер. Земля подсыхала на глазах. Сначала пыльная поземка, а потом самая настоящая буря пронеслась над полями. Сафар поспешил в правление колхоза:

– Верхний слой почвы быстро теряет влагу, – сказал он председателю Рахмону Бабаевичу Эргашеву. Надо спешить.

К вечеру ветер утих. И вновь поля огласились гулом тракторов. Этот гул не прекратился и утром, и днем, и в следующую ночь…

– Трудная весна, но и все же в этом году я намерен получить с гектара не менее 60 центнеров хлопка, – сказал мне на прощание Сафар. – Звание Героя обязывает.

Золотая нить

Вот уже который день не дают покоя мне эти стихи:

И поделиться хочется с тобой,
Что трудной памятью уложено,
Горячим выплеснуть огнем,
Что пережито-прожито…

И я опять берусь за перо, чтобы поведать читателю об авторе их, найти слова простые и ясные, как и жизнь моей героини, славной русской крестьянки Марии Михайловны Губиной.

Вот вижу ее в окружении школьной малышни у порога собственного дома – улыбающуюся, приветливую, с букетом в руках, слышу голос ласковый мягкий: «Минутку, ребята, минутку. Будут сейчас и цветы, и работа». Вижу соседей ее, чувствую светлую зависть их, когда говорят:

– Опять открыла «Артек» свой…

И радуюсь вместе с ними счастью Марии Михайловны, тихому, настоящему счастью человека, которого любят и понимают дети.

Вижу ее на совхозном поле. От гневного голоса жмется к посевным агрегатам молоденький агроном. А Михайловна и там находит его:

– Куда же ты смотришь? Они же зерно топчут, зерно!

И болью в душе отзывается боль этой женщины, потому как нерадением своим кто-то нанес обиду самому святому в ее понимании – хлебу, земле, а значит, и ей.

Нет, непросто рассказывать о Марии Михайловне. За предельной цельностью ее характера ее, за крепкой и четкой позицией, отстаиваемой в стихах и жизни, кроется большая и сложная работа беспокойной души. Ее прямота – не прямолинейность, а твердость в суждениях – не застывшая форма простых понятий. Это кристалл, ограненный «огнем пережитого».

В нашем разговоре она заметила:

– Знаете, что мне труднее всего дается? Выступления перед ребятами. Болею при этом даже… Почему? Да потому, что с пустым словом к людям идти нельзя, а к молодым особенно. Они видеть и чувствовать должны: тот, кто к ним обращается, горит в душе. И может, поэтому так часто возвращается памятью к прожитым дням, волей-неволей открывая в них не только светлое, доброе, но и болевые точки.

– Выступая в школе, говорю ребятам о гордости хлеборобской, цене хлебной крошки и вижу – не очень-то трогает все это сердца ребячьи. И вспоминаю вслух детство свое лихое. Отца, от голода умершего… Сестра в люльке умирает, а я у мамки кашу ее прошу. Помню, когда вот так же вторая сестренка умерла, мне недоеденный кусочек достался. Что? Тяжело слушать? Вот и ребятам тяжко. Но надо было, чтобы они поняли, что почем…

Мария Михайловна замолкает на минутку и поясняет мне:

– Я говорю детишкам: «Вот если бы вам денек-другой хлеба не дать, чтобы сказали вы?» И слышу в ответ: «Спасибо сказали бы. Ведь мамка хлеб этот и с молоком, и с мясом есть заставляет». Хорошо, что они нужды не знают, но плохо, что не знают цены всему этому…