Стартует мужество

Вопросы задавались бесцеремонно. Через полчаса женщина знала всю мою биографию. Удовлетворив свое любопытство и узнав, что я приехал внезапно, она поспешила будить сестру.

Через несколько минут послышались торопливые шаги. Люда, не скрывая восторга, бросилась меня обнимать и потащила к себе. Девушки уже успели одеться.

 — По тревоге поднял? — сказал я, входя в уютную, чистенькую комнату.

Сестра засыпала меня вопросами, а девушки деликатно молчали, готовя завтрак.

 — Хорошо, что заехал, сегодня у нас университетский вечер, будет очень весело, — радовалась сестра.

 — Вечером я буду подъезжать к Красноярску. Сестренка огорчилась:

 — Да ты что? Останься хотя бы дня на два.

Но я не остался. Мы позавтракали, я проводил сестру до университета и надолго расстался с ней. Встретились мы только после войны.

На другой день я был дома. Все тут знакомо, как прежде. Даже собака во дворе — та же. Сначала она тявкнула, но, узнав, бросилась ко мне, пытаясь лизнуть в лицо.

 — Лейб-гвардии рядовой команды разведчиков его величества полка, — вытянувшись, доложил отец, как только я переступил порог. Я обратил внимание на его выправку — отличная. Даже капитан Львов не нашел бы, к чему придраться.

Мать молча кинулась мне на грудь, смеялась и плакала от радости. Потом отодвинулась, оглядела с ног до головы и сказала отцу:

 — Видишь, лейб-гвардия, сын-то по-старому — офицер, он теперь командир над тобой, — пошутила она.

 — Точно, офицер, — согласился отец. — Только летчиков мне не приходилось тогда видеть.

 — Ты почему же не предупредил? — с укором спросила мать. — Мы с отцом только что вспоминали и тебя и Люду. Разъехались и оставили нас, стариков, одних.

 — Надолго? — спросил отец.

 — На месяц.

 — Значит, в отпуск. На комбинат сходи, такую махину отстроили! Когда-то там луг был, скот пасли, а теперь и места того не узнать.

 — А труба-то день и ночь дымит, погляжу на нее — и тебя вспоминаю, — добавила мать.

 — Давай, мать, на стол накрывай, корми с дороги, — сказал отец.

 — Ах, батюшки, — спохватилась она, — я и забыла, старая. А ты тоже хорош — нет чтоб напомнить.

 — А кто тебе подсказал? Садись, Анатошка, за стол — соловья баснями не кормят.

После завтрака отец собрался на работу.

 — Может быть, вместе пойдем? В цеха заглянешь, друзей повидаешь.

Отцу не терпелось пройти по улице с сыном-летчиком. Я понял его желание, быстро оделся, и мы ушли.

 — Не холодно в фуражке-то? — спросил он, выходя из дому.

 — Не замерзну, — уверенно ответил я.

 — Вот это по-нашему, — одобрил отец. — Я, когда молодым был, в любой мороз без рукавиц ходил и шапку не завязывал.

Здороваясь со знакомыми на улице, отец с гордостью говорил:

 — Сын приехал — летчиком стал, вот идет комбинат посмотреть. Отец тележного скрипа боялся, а сын на самолете летает…

 — Ты, Леонид Иванович, в молодости-то сам орлом был, — хвалили его знакомые. — Не зря говорится: от орла родится орленок, а от порося — поросенок.

Приятели отца здоровались со мной подчеркнуто уважительно, называли по имени и отчеству. А батя даже в проходной задержался дольше обычного — перебросился словечком с вахтером.

Комбинат теперь работал на полную мощность. Из первых строителей почти никого не осталось. Только в механическом цехе нашлись знакомые. Встретили они меня сердечно, интересовались моей профессией, расспрашивали о полетах на истребителе.

С секретарем комсомольской организации мы обошли всю территорию. Посмотреть было на что. Слух радовал ровный заводской шум, пахло свежей сосной.

 — Все это нашими руками создано, — не без гордости говорил секретарь. — Помнишь, в каком клубе мы собирались? Теперь у нас настоящий дворец.

Я понимал и разделял его гордость.

 — А помнишь, как в половодье работали? Дружный у нас был коллектив, — задумавшись, сказал комсорг. Помолчал и добавил: — Вот как получилось: был строитель, а теперь — истребитель… Что у вас нового слышно о фашистской армии? Мне кажется, что Гитлер наших границ не минует.

Ну что я мог ему ответить? Сам знал не больше чем он. Сказал, что, если фашисты полезут, ударим так же, как по самураям.

Вечером, закурив после ужина самокрутку, отец потребовал:

 — Докладывай, как служба идет, какие теперь порядки в армии?

Рассказывать пришлось подробно, он не любил скороговорок. Отец слушал внимательно, интересовался каждой мелочью, сравнивал мою службу со своей солдатчиной.

 — В боях с японцами, значит, не участвовал, — сказал он с некоторым разочарованием.

 — Нет, не пришлось, учился летать.

 — Ну понятно, что-нибудь одно. А как у нас самолеты в сравнении с, неприятелем, если не секрет?

 — Чего же ты, миленький, не предупредил, когда с востока проезжал? Повидались бы, — вставила молчавшая до этого мать.

 — Не предупредил, значит, нельзя было, дело военное, — ответил за меня отец. И требовательно посмотрел на меня, ожидая ответа на вопрос о самолетах.

 — Если японцев побили, значит, лучше, — ответил я.