Старуха 3 (СИ)

Впервые за очень много лет у Веры получился настоящий отпуск, и оказалось, что она и понятия не имела, как этот отпуск можно использовать. Откуда-то у нее промелькнула мысль, что «хорошо бы в Египет слетать или в Таиланд», но она лишь посмеялась над очевидной глупостью такой дурацкой идеи. А вот насчет именно слетать…

На «личном самолете» Веры двигатели поменяли как раз в начале мая. Мысль Сталина передать «доводку» мотора товарищу Микулину обеспечила довольно неплохой результат: Александр Александрович и в самом деле смог довести мощность мотора до величины даже немного выше тысячи двухсот сил. Однако на Верин самолет эти моторы не поставили, а оставили «автомобильные»: парни с ГАЗа ей объяснили ситуацию буквально в двух словах и Вера (да и Владимир Михайлович) им поверили. Микулин действительно смог мощность сильно увеличить, но для этого ему пришлось мотор «загнать» в очень жесткие режимы работы и ресурс мотора едва достигал двухсот часов — а «автомобильный» работал всегда в довольно «мягких» условиях и пока что «официальный ресурс» его составлял тысячу часов, а «по факту» он мог проработать без малейших замечаний и вдвое дольше. И еще столько же — «с замечаниями», то есть вероятность того, что мотор просто откажет в воздухе, была близка к нулю…

И на этом самолете можно теперь было летать очень далеко. Не в смысле «без посадок», все же запас бензина, который помещался в баки, давал возможность летать примерно на полторы тысячи километров — но сейчас аэродромы той или иной «приличности» были выстроены в каждом городке НТК, и на каждом запасы бензина всегда были в наличии — а у Веры родилась идея провести отпуск именно в таких городках. Ей просто было очень интересно самой поглядеть, насколько теперь отличается Советский Союз (и его промышленность) от того, что она видела в «прошлой жизни». И начала свое путешествие Вера с посещения Краснозаводска.

Честно говоря, она и сама не очень поняла, почему после выхода из Кремля она направила свой автомобиль не к дому, а на Ярославское шоссе, а осознала, куда она собственно едет, лишь проезжая через Сергиев. И краем сознания отметила, что город все же не переименовали в честь никогда в нем не бывавшего ставленника Троцкого Вольфа Лубоцкого: вероятно, Лаврентий Павлович кому-то передал составленный Верой список «тайных троцкистов»…

В Краснозаводске Веру посетило ощущение, что она совершенно напрасно сюда приехала: ну, увидела еще раз своего мужа из «прошлой жизни», перекинулась несколькими словами с «настоящей Верой Андреевной». Порадовалась, что у «настоящей» ребенок родился: вероятно, ей самой «тогда» для этого не хватало как раз стабильной работы, нормального жилья и спокойной жизни, когда не нужно бояться за свое будущее и будущее своих детей. Очень порадовалась, когда ее… то есть муж Веры Андреевны с гордостью (хотя и шепотом) сообщил, что его жена получила в апреле орден за разработку нового патрона для миномета: в нем использовалась почти полностью сгораемая гильза (ну а то, что идею такой разработки «настоящей» Вере Андреевны рассказала Вера, он просто не знал). Но когда она поехала обратно в Москву, ей овладела грусть. Легкая такая грусть…

С самой первой минуты после того, как Вера осознала, что же с ней приключилось, она рассматривала возможность «встречи с собой» удивительно спокойно. И так же спокойно воспринимала вероятность «встречи с мужем» — просто потому, что ее муж погиб на полигоне, погиб после многих лет совместной жизни, именно их жизни, со всеми их печалями и радостями. А этот — он уже не воспринимался как «ее мужчина», он был «просто похож на мужа в молодости» — но все же чувство печали от осознания этого никуда не делось.

И Вера вдруг вспомнила, как ее муж — именно её — принес домой где-то добытый восьмитомник Тагора. Тогда Вере Андреевне делать было вообще совершенно нечего, она уже второй год просто сидела на пенсии, изображая домохозяйку — и с большим удовольствием читала все, до чего могла дотянуться. А вспомнила она об этом скорее всего потому, что точно такое же чувство печали ее охватило при чтении одного из романов великого бенгальца. Вера даже вспомнила, как она открыла этот том, и как она читала последнее письмо Лабаньи. И даже «увидела» страницы книги с напечатанным текстом…

И, неторопливо катясь по почти пустой дороге, Вера даже начала вслух «читать» стихотворение:

— Слышишь ли шорох летящего времени? Вечно его колесница в пути…

А когда она дошла до середины стиха, в ушах ее внезапно зазвучала незнакомая музыка. То есть точно незнакомая, очень какая-то «восточная». Но слова стихотворения очень точно ложились на эту мелодию, и Вера теперь не читала стих, а пела песню — причем «хором» со звучащим в голове мужским голосом. Это ее тоже немного удивило, ведь это было прощальное письмо девушки, и мужской голос казался неуместным — но почему-то он Вере показался очень «естественным»…