'Старуха' Джонсона

Я сказал (тоже довольно сердито), что если уж она не против, чтоб отец бросал ее по ночам одну с малыми ребятишками, так нечего ей привередничать кто бы ей ни помог в трудную минуту, пускай всякому скажет спасибо. Сказав так, я спохватился - вышло это не слишком для него лестно - и поспешил прибавить: может, она ждала, что в ту ночь мимо поедет какая-нибудь молодая леди, что ли? Но тут же вспомнил, что в этом духе срезал меня сам Джонсон, и прикусил язык.

- Да, - кротко ответил мой собеседник, - уж если она не заботилась о себе да о своих братишках и сестренках, так подумала бы про малышей Бизли.

- Про малышей Бизли? - недоуменно повторил я.

- Ну да. Которые поменьше, с Миранду, они не Джонсона, а Бизли.

- А кто такой Бизли? Почему его малыши оказались тут?

- Бизли работал на лесопилке, только он помер, а она исхитрилась, уговорила отца: дай, мол, возьмем сирот к себе.

- То есть как? Мало своих дел, она еще и о чужих детях заботится?

- Ну да. И еще учит их.

- Учит?

- Ну да, читать учит, и писать, и считать. Один наш лесоруб ее на этом деле поймал, когда она вела счет бревнам.

Мы оба замолчали.

- Вы, верно, хорошо знакомы с Джонсоном? - спросил я наконец.

- Да не то чтобы очень.

- Но вы сюда наведываетесь не только тогда, когда надо ей помочь?

- В доме-то я первый раз.

При этих словах он медленно огляделся по сторонам, поднял глаза к стропилам и несколько раз вздохнул полной грудью, словно упиваясь ароматом чьего-то незримого присутствия. Он так явно блаженствовал, так смиренно, молчаливо наслаждался, очутившись наконец в этом святилище, что помешать ему было бы кощунством. Смутно почувствовав это, я умолк и уставился на огонь, догорающий в очаге. Вскоре гость мой поднялся и стиснул мою руку.

- Мне, пожалуй, пора.

Он еще раз глубоко вздохнул (но на сей раз украдкой, словно чувствуя, что я за ним наблюдаю), боком выбрался за дверь и тут словно вдруг распрямился во весь свой исполинский рост и слился с темнотой. Я закрыл дверь, лег и уснул крепким сном.

Я спал так крепко, что когда проснулся, дверь была уже раскрыта настежь и солнце ярким светом заливало мою постель. Рядом на столе меня ждал завтрак. Я оделся, поел и, не понимая, почему так тихо вокруг, подошел к двери и выглянул наружу. В нескольких шагах от хижины стоял Дольф и за конец лассо держал Чу-Чу.

- Где Кэролайн? - спросил я.

- Вон там, - сказал он, махнув рукой в сторону леса. - Бревна считает.

- Она ничего не говорила?

- Сказала, чтоб я привел вам вашу скотину.

- А еще что?

- А еще велела вам уезжать.

И я уехал, но сперва нацарапал на листке из записной книжки несколько слов благодарности, завернул в него мой последний испанский доллар, написал сверху: "Для мисс Джонсон" - и оставил на столе.

Прошло больше года, и однажды в баре гостиницы "Марипоза" кто-то тронул меня за плечо. Я поднял глаза.

Это был Джонсон.

Он вытащил из кармана испанский доллар. - Так я и думал, что когда-нибудь где-нибудь да повстречаюсь с вами, - сказал он весело. - Моя старуха велела отдать вам это и сказать, что у нее не постоялый двор. А письмо ваше оставила у себя и по нему учила детишек грамоте.

Наконец-то я дождался случая воззвать к отцовскому чувству Джонсона: его дочь - прекрасная я стойкая девушка, но все же как он решается оставлять ее одну на произвол судьбы? И я сказал с живостью:

- Я хотел бы поговорить с вами о мисс Джонсон.

- Как не хотеть, - ответил он и обидно усмехнулся. - Кто ж этого не хочет! Только она уже не мисс Джонсон. Она теперь мужняя жена.

- Кто же он такой? Уж не тот ли верзила с лесопилки? - задохнувшись от волнения, спросил я.

- А чем он плох? - возразил Джонсон. - Вы что ж думали, она выйдет за благородного, что ли?

Я сказал: а почему бы ей и не выйти за благородного человека - и при этом подумал: поистине трудно было бы найти человека благороднее.