Старые долги

И хотя она уже через год стала стремительно, прямо на глазах, превращаться в очаровательную девушку, хотя Геннадий не мог не видеть разительных перемен, происходящих с ней, он по-прежнему относился к Светке несерьезно. Друзья порой, недоумевая, спрашивали его: не «кадрит» ли он Светку? Юрчиков сердился.

Наконец ему надоело ворочаться с боку на бок, он нащупал в темноте сигареты, вышел на крыльцо.

Глухая ночь скрыла окрестности. Только верхушки сосен едва прочерчивались высоко в небе да еще выше изредка рокотали разноцветные светляки-самолеты. И все вокруг затоплял дурманный запах странных мексиканских цветов, похожий на аромат клейких молодых листьев, настоянный до горечи на губах. Словно весна, собрав здесь все свои запахи, задержалась, осталась островком среди лета, бросала вызов подступающей осени…

— Гена? Ты?

Юрчиков от неожиданной радости слетел с крыльца, не разбирая ступенек.

— Ты один? А где все? Иннокентий? — спрашивала Ирина Георгиевна, подходя.

— Ух, какая молодчина! — бросился к ней Геннадий. — Уехали все, Иннокентий спит.

— Ну во-от, — протянула Ирина Георгиевна, очень довольная. — Я думала, тут веселье, а все уехали, и хозяин спит… С ума сошел, простудишься! Пойди оденься. Нет, не надо: Иннокентия разбудишь.

Она прижалась к Геннадию, скользнула ладонями по его голой спине; потянув со своих плеч пушистый платок, окутала им Юрчикова вместе с собой. Так они постояли несколько минут; вдруг Ирина Георгиевна поспешно оттолкнула его.

— Когда-нибудь я этому Билибину последние цветы оборву! — сказала она. — Голова кружится… Ты почему не спал?

— Ждал. Думал, не сообразишь.

— Недооцениваешь ты меня. Заявила категорически: мне скучно, пойду веселиться.

— Черт ты в юбке!

— У-у, — протянула Ирина Георгиевна, посмеиваясь. — Я без юбки — черт!.. Ну молчу, все забываю: мой миленочек — ханжа. И долго мы будем стоять?

Она потащила Юрчикова за руку напрямик через кусты, пока они не наткнулись на ограду.

— Куда я в таком виде-то? — засмущался Геннадий.

— Слишком много вопросов задаешь. Да помоги же, тюлень, — шепнула Ирина Георгиевна, становясь на перекладину и вглядываясь в темноту улицы. — Ну?

Геннадий помог ей перелезть через ограду, а затем и сам перемахнул на улицу.

— Садись! — приказала Ирина Георгиевна.

Возле забора стояла черная соловьевская «Волга».

Так уж повелось в их отношениях: она командовала, он подчинялся. С того самого дня, когда Юрчиков зашел к ним как-то прошлым летом. Василия Васильевича он не застал, собрался уходить, но Ирина Георгиевна остановила его:

— Подождите, скоро вернется.

Они ждали допоздна: в разговорах время пролетело незаметно. Ей нездоровилось — все куталась в пушистый платок, несмотря на летнюю теплынь. Василий Васильевич позвонил из города, сказал, что задержится на банкете и останется ночевать. Посмотрев на часы, Геннадий спохватился. Ирина Георгиевна бросила небрежно:

— Куда вы на ночь глядя, ваша хозяйка давно закрылась на все засовы. Ложитесь вон на веранде…

Ночью она пришла к нему.

Случись это три года назад, Геннадий, скорее всего, Прекрасным Иосифом шмыгнул бы босиком в кусты возле дома, отсиделся бы там на скамеечке до утра, чтобы не быть подонком по отношению к своему благодетелю. Но к тому времени это отношение уже совершенно определилось. Он только сильно испугался — от неожиданности. «Сердце чуть не выскочило со страху», — признался он Ирине Георгиевне, вспомнив как-то об этой ночи. Она улыбнулась снисходительно: «Ну и что? Поймала бы и обратно поставила». Ирина Георгиевна была хирургом, и порой ее шуточки вызывали у Геннадия легкую тошноту. Наверное, решительность, которая отличала все ее действия, была профессиональной, а может, наоборот — профессию она выбрала по характеру.

Машина вырвалась из городка и полетела по пустынному шоссе, расстилая перед собой белое полотнище света. Ирина вела «Волгу» по-мужски: не жалась из-за темноты к осевой, гнала впритык к обочине, едва придерживая баранку. Оба молчали. Геннадий сердился на нее, а еще больше на себя за то, что позволяет ей командовать, говорить пошлости, прыгать через ограду, у которой есть калитка, бешено гнать машину в ночь. Возможно, она хотела замаскировать разницу в их возрасте? Но зачем? Его тянуло к ней, и она это знала.

Однажды у нее вырвалось: «Я тебя украла…» — «У кого?» — удивился Геннадий. «У твоих сверстниц». Сказано это было отнюдь не с раскаяньем, а с гордостью и сказано в тот момент, когда Ирина Георгиевна имела на это право, так что Геннадию не пришлось ни отрицать, ни подтверждать ее слова. Закончила она торжествующе: «…У Светки!» — «А также у Элизабет Тейлор и Светланы Жильцовой», — продолжил Юрчиков. «Ого! В одном ряду? Ты действительно был влюблен в нее…» — «Если бы я был влюблен…» — начал было Геннадий и умолк, боясь обидеть Ирину Георгиевну. «…Ты был бы с ней, а не со мной? Ошибаешься, милый…»

Больше она никогда не возвращалась к этому разговору. Да и не было причин.

— Тебе Билибин что-нибудь говорил? — нарушила наконец молчание Ирина Георгиевна.

— Говорил. Как, мол, ты можешь эту нахальную бабу терпеть?