Старые долги

А может, напрасно он взбунтовался? Сидел бы сейчас, как все в лаборатории, слушал бы, как посмеиваются втихаря над Василием Васильевичем — Создателем Новых Исторических Концепций, отругивался бы элегантно от кадровика с его анкетами и фотографиями, а главное, шевелил бы извилинами. Ребята небось теперь о нем языки чешут. Вспоминают его шуточки насчет кандидатского минимума: мол, дешевый пижон и так далее. Собирал бы потихоньку материал на диссертацию. Как все.

Что скажет он теперь Ирине? Ничего не скажет. Ничего не случилось. Жизнь прекрасна и удивительна. Только надо настроиться заранее.

Электричка подходила к Ярцевску. Юрчиков стал настраиваться — в испуге вскочил с лавки, ошалело спросил:

— Романовка скоро?

И конечно, все вокруг загалдели радостно:

— Романовку полчаса назад проехали. Проспал, милый!

— Что же вы, бабуся? — укоризненно сказал он въедливой старухе. — Что же вы меня не разбудили? Я на вас полагался!

Он отчаянно махнул рукой, побежал к выходу, с удовольствием слушая, как сзади разгорался конфликт:

— Вызвалась — разбуди! Подвела человека!

— Да чтоб его черти на том свете разбудили! Не вызывалась я, по доброте его, пьяницу, будила!

Едва электричка остановилась, Юрчиков выскочил на платформу, глянул на часы: до Билибина минут десять, обратно столько же. И тут увидел Ирину. Подошел, распахнул дверцу машины:

— Шеф, подкинь.

— Куда? — деловитым баском отозвалась Ирина, с радостью включаясь в игру.

— На край света.

— Сколько дашь?

— Не обижу.

— Много, парень, запрошу.

— Сговоримся.

Вот так. Так — легче.

Они летели по шоссе, останавливались, бродили по лесу, целовались. Возвращались уже в сумерках. Километрах в трех от поселка Ирина свернула с дороги в поле, остановилась, забарабанила кулаками по рулевой баранке:

— Не хочу домой, не хочу!

Геннадий вышел из машины, она выскользнула следом. Постояли, обнявшись, поглядели на закат. Ласковый был закат: розовая река текла по горизонту, переливаясь за край. Нырнуть бы туда с белого облачка вниз головой и плыть потихоньку рука об руку, вдали от всех. Он сказал об этом; Ирина благодарно приникла к нему и вытянула руки к розовой реке:

— Пошли.

— Мы будем петь и смеяться, как дети! — внезапно заорал Юрчиков во весь голос, подхватил Ирину на руки и пошел на закат.

Она блаженно прикрыла глаза.

Выдохся он быстро; Ирина пудов пять тянула, не меньше, к тому же замечено: девчонки почему-то легче, чем зрелые женщины. В общем, выдохся, остановился. Темнело быстро. Розовая река уже вся перелилась за горизонт. Трактор где-то урчал, собаки лаяли. В совхозе, совсем неподалеку, парни с девчатами частушки голосили. Ирина притопнула, пропела, дурачась:

Мой миленок сероглаз
Целовал меня не раз.
Он целует, я ворчу:
Целовать сама хочу!

Из совхоза в ответ доносилось невнятное, вроде тоже про миленка, — как отзыв на пароль. Ирина встрепенулась:

— Ох, что сейчас будет!..

Мой милок — механизатор,
Он в совхозе тракторист! —

завопила она пронзительно. —

Он рацио-нали-затор
И в любви специалист.

— Годится? — спросила она, победно глянув на Геннадия.

В иное время он, пожалуй, поморщился бы: понимал, что готовится очередной номер из ее программы «Я молодая и безумная!». Но на этот раз Юрчиков сам начал. Откуда только она этот мусор собрала? Небось у санитарочек позаимствовала…

Схватив Геннадия за руку, она тащила его за собой все ближе и ближе к совхозному поселку; ей отзывались оттуда дружно, заинтересованно. Так они и вошли в поселок. На груде бревен перед неказистым приземистым зданием с могучими колоннами, похоже — клубом, грызли семечки парни с девчатами. Ирина, покачивая бедрами, направилась к ним, остановилась возле гармониста, сиявшего в сумерках нейлоновой сорочкой, сказала небрежно:

— Привет! Чего замолчали? Ну-ка, давай!

Скрестив на груди руки, она неумело выбила дробь туфельками. Девчата захихикали. Гармонист растянул мехи, подыграл; она поплыла, неловко раскинув руки, с зазывной лукавой усмешкой; остановившись возле парней, поманила к себе — те посмеивались, покрикивали:

— Давай-давай!

Наконец ей удалось вытащить одного: лениво хлопнув ладонями по голенищам сапожек, он прошелся нехотя вокруг Ирины. Тут она и вовсе взвилась; передергивая плечиками, встряхивая выпяченной высокой грудью, еще раз пропела:

Гармонист в рубашке белой,
Растяни свои меха…

На бревнах загоготали. Геннадий в сторонке нервно затягивался сигаретой; прикуривая у соседа, увидел его лицо, обращенное к Ирине, — сразу пропало дурашливое настроение, надвинулось ощущение беды. Надо было уходить. Не успел. Кто-то из парней крякнул одобрительно:

— Во дает старая!

И тотчас все загомонили:

— Сколько выпила, мать?

— С кем она? Одна?

— Не-е, вон длинный сидит.

— Не свисти! На кой она ему?

— Старые-то, говорят, слаще…