Старые дома

На экзамены летом приезжал к нам архиепископ Григорий, который, будучи постоянным членом Синода, зиму всю и половину осени проживал в С.-Петербурге и на летние месяцы приезжал в епархию в Казань.

На этих экзаменах мы им были всегда довольны. Он был очень расположен к студентам и академии, и обращался как добрый дедушка с внучатами, оказывая им любовь и снисхождение. Говорили, что в семинарии на экзамене он был строг; его все боялись и трепетали, потому что часто сердился, бранился на семинаристов. Но в академии я не видел и не слышал ничего подобного. Он даже сам помогал студенту выйти из затруднения какого-либо в ответах, не желая ставить его в тупик. На одном экзамене по литературе мне приходилось перед ним отвечать “о вдохновении поэтов”. Много я читал заученное, и отвечал на вопросы, даваемые Григорием, но как только он заметил, что я стал путаться и не знал далее, что говорить, он сейчас же добродушным: “Хорошо – довольно” покончил дело, сказав мне в шутку: “Пусть их ждут”, отвечая этим на сказанные мной слова, что поэты не пишут свои произведения, как вздумается, но ждут себе на это вдохновения.

Архиепископ Григорий, бывший впоследствии митрополитом С.-петербургским, по смерти Никанора, был крепкого ума и очень учёный; с митрополитом московским Филаретом он находился в дружбе, и действовали по Синоду заодно, и прокурора Протасова оба недолюбливали.

Учёной специальностью его было изучение русского раскола в его истории и лжеучении. Поэтому им издана в печати большая книга под названием: “Истинно древняя и истинно православная церковь – учение против раскола”. В рукописи были в употреблении у студентов составленные им подробные записки по истории раскола.

В академии он положил начало и основание миссионерскому противораскольническому отделению и заставил студентов, по своему желанию – добровольно, заниматься изучением раскола. Для этого он старался снабдить академию всеми нужными пособиями. Так, кроме своих сочинений и записок по расколу, он снабдил академию секретными тогда отчётами по своевременному состоянию раскола в России, особенно в Нижегородской и Саратовской губерниях, хранившимися во многих томах при министерстве внутренних дел. Он сам выхлопотал взять из секретного хранения, и сам привёз их с собой в Казань; дал для прочтения ректору, который через студентов все их списал для себя, а студенты при этом постарались и себе списать.

Сведения в отчётах были самые живые – современные, никому неизвестные тогда, – сведения из самого внутреннего быта раскольников, из потайной их жизни и деятельности в дебрях своих скитов.

Отчёты были составлены чиновником министерства внутренних дел, нарочно командированным для изучения раскола на месте, известным Мельниковым, знаменитым писателем в современной литературе под псевдонимом “Андрей Печерский”.

По его же ходатайству поступила во владение академии обширная библиотека Соловецкого монастыря, в которой хранились все раскольнические книги и рукописи редкие и дорогие по ценности и древности.

Эта Соловецкая библиотека в академии послужила богатейшим источником сведений по расколу и обильным материалом для учёных сочинений по изучению раскола.

Наш курс немного изучал раскол, и то в последнее только время. Но некоторые из товарищей, как Щапов и Добротворский, даровитейшие из студентов, занимались им специально и тщательно, и составляли, по выходе из академии, в печати капитальные сочинения.

В продолжение всего нашего учения в академии, вероятно по отдалённости её от С.-Петербурга, мы не видали почти никаких высокопоставленных лиц – в качестве грозных ревизоров и не ревизоров.

Раз только, зачем – не знаю, ректор водил по нашим комнатам какого-то ходившего индейским петухом петербургского чиновника, и, как надо думать, влиятельного потому, что ректор держал себя перед ним подобострастно, а он обращался к нему “свысока”, да и на нас смотрел как-то презрительно и свирепо, точно мы перед ним не стоящая ничего тварь. И слышали мы от него одни слова, сказанные нам мимоходом в обращении к ректору: “Волосы у них длинны, надо остричь под гребёнку”.

До того противен нам показался этот разжиревший чиновник, надутый, как клещ, своей гордостью, что мы очень рады были, когда он ушёл, и более мы уже никогда его не видали.

После мы узнали, что надутая особа была не что иное, как директор духовно-учебного управления, по фамилии Карасевский, имевший тогда, как говорили, такую силу у обер-прокурора графа Протасова, что в духовно-учебном ведомстве действовал как полновластный министр.

Впрочем, в духовном ведомстве и вообще имели силу, и всеми и всем ворочали, как хотели, и от того сильно наживались и другие канцелярские директора, под покровом всемогущего Протасова.