Старые истории

К этому времени большинство шаек уже было разгромлено. Бандиты бесславно закончили свою разудалую жизнь. Практически опасность представлял только Махно, да и то основательно пощипанный. Екатеринославская губерния стала последним прибежищем батьки. Это было единственное место, в котором какое-то время еще могла искусственно поддерживаться жизнь банды: дело в том, что здесь была родина недоброй памяти Нестора Ивановича. Именно здесь, в селе Гуляй-Поле, издал свой первый крик новорожденный Нестор, чтобы оповестить окружающий его мирок о том, что на свете появился еще один авантюрист, правда, мелкого, местного масштаба. Но какая разница тем, кто был растоптан, измордован, изнасилован, уничтожен Махно и его анархиствующими кулаками, белогвардействующими эсерами, — какая им разница, почем идет он в базарный день на мировом рынке пройдох?

Революция совершалась для добра. Она была готова всем предоставить возможность начать жизнь сначала, простив и забыв прошлое. Только будь искренен, пусть помыслы твои будут чисты, идеалы — светлы. Только прими условия, предлагаемые новой жизнью.

Революция, которая сама была в какой-то мере экспериментом мирового масштаба, могла позволить эксперимент и себе. А как иначе назовешь попытку создать из одесских жуликов регулярную воинскую часть, а из печально знаменитого Мишки Япончика — боевого командира? Ну ладно, этот номер, как говорится, не удался. А сколько раз он удавался, скольким людям, бывшим изгоями в царской России, революция помогла начать новую жизнь?

Предоставили такую возможность и бывшему каторжнику (он был приговорен царскими властями к бессрочной каторге за ограбление бердянского казначейства, на что пошел, сами понимаете, только из «святой ненависти к режиму») Нестору Ивановичу Махно. Ему позволили принять участие в нескольких операциях совместно с частями Красной Армии. И если бы мы на него по-настоящему надеялись, туго бы нам пришлось.

Страстных поклонников и верных служителей «матери порядка» наши армейские порядок и дисциплина ни в коей мере не устраивали. Барахла не прихватишь, самогонки вволю не попьешь, «свадьбу» в каждом захваченном селе не сыграешь, над деревенскими от души не покуражишься, в людей за здорово живешь не постреляешь. Разве это жизнь?

И снова понеслись по дорогам Украины махновские тачанки, на которых спереди было написано угрожающее: «Хрен уйдешь!» — а сзади раздражающе дразнящее: «Хрен догонишь!» (литературный вариант).

Но не все ушли в степи с Махно. Очень многие бывшие его «соратники», а точнее, люди, случайно попавшие в его банду, остались в Красной Армии. А значит, опыт был оправдан.

Если еще зимой двадцать первого года банда Махно насчитывала пять тысяч кавалерии и сто пулеметов на тачанках, то к весне он остался с тремястами семьюдесятью — тремястами восемьюдесятью наиболее близкими себе людьми. Они метались с хутора на хутор, из села в село, путая следы и уходя от преследования. Пора было с ними кончать.

Утром я сидел в штабе и разбирался с текущими делами, когда вошел ко мне мой адъютант Петр Павлович Зеленский, с которым прошли мы бок о бок всю гражданскую. Был он молодой, как и все мы, лихой рубака, как большинство, отчаянный смельчак, как многие, и красавец, как некоторые.

Лихо щелкнув огромными шпорами, которые были в моде последние два месяца и делались на заказ, он доложил:

— Товарищ командарм! Поступило донесение: Махно засечен в районе села Васильевка, юго-западнее станции Чаплинка.

— Вот туда-то мы и двинем! — обрадовался я возможности поразмяться и заняться стоящим делом. — Вызовите ко мне командира штабного кавполка и соедините с командиром автобронеотряда имени Свердлова.

— Вы тоже едете? — обрадовался Зеленский.

— Конечно. А то мы что-то засиделись.

С командиром автоотряда я договорился в два счета. Он обещал немедленно прислать два броневика и несколько полуторок с пулеметами и бойцами. Командиру штабного кавполка я приказал выделить эскадрон в мое личное распоряжение. Этот полк мы только что сформировали, бойцы его еще ни разу не участвовали в сражениях, поэтому я хотел проверить, как они поведут себя в деле. И вот случай представился.

Минут через тридцать наш отряд был уже весь в сборе, бойцы горели молодым нетерпением и рвались в бой. Во дворе, окутываясь голубыми дымами, пыхтели броневики и полуторки, чихали кавалеристы, фыркали и косили глазом кони. Перед самым крыльцом крупно трясся трофейный «мерседес», в котором с неприступной гордостью восседал водитель в крагах и очках.

— Ты что это, Петр Павлович? Я на этом рыдване не поеду, — сказал я. — Где Казбек?

— Так он же, Семен Михайлович, еще хромает, рана не поджила как следует. А потом, что же вы верхом-то поедете, когда такой мотор без дела простаивает? — и Зеленский с нежностью, как коня, огладил блестящий бок машины. — Путь-то неблизкий. Неужто верхом не наездились?