Старые мастера

Без ущерба для творчества Рубенса я не буду говорить еще об «Успении богоматери» — картине без души — и о «Венере в кузнице Вулкана» — полотне, слишком напоминающем Иорданса. Не касаюсь я также и портретов, к которым буду иметь случай еще вернуться. Таким образом, перед вами пять картин из семи, которые, как вы видите, дают первое, не лишенное интереса представление о Рубенсе. Если мы знаем его только по этим картинам или только по галерее Медичи в Лувре (пример довольно неудачный), то и тут мы можем различить черты подлинного Рубенса, величие его духа, его мастерство, его недостатки и его мощь. Ясно, что его никогда нельзя сравнивать с итальянскими художниками, что вызовет лишь недоразумение и ошибки. Если понимать под стилем некий идеал чистоты и красоты, выраженный в определенных формах, то у Рубенса нет стиля. Если под величием понимать возвышенность, проникновенность, мощь размышления и интуицию большого мыслителя, то у него нет ни величия, ни мысли. Если вы ищете проявления вкуса, ему не хватает вкуса. Если любите искусство сдержанное, сконцентрированное, сжатое, как, например, искусство Леонардо да Винчи, то Рубенс будет лишь досаждать вам и раздражать своей обычной многоречивостью. Если вы будете сравнивать его человеческие типы с типами дрезденской «Мадонны» или «Джоконды», с типами Беллини, Перуджино, Луини, тонких ценителей женской грации и красоты, то не сможете быть снисходительны к дородной красоте и пышным прелестям Елены Фаурмент. Наконец, если, приближаясь к требованиям пластической ясности, вы стали бы искать в картинах Рубенса чеканную строгость, определенность и спокойное достоинство, отличавшие живопись в ее начале, то от Рубенса осталось бы немного: человек с размашистым жестом, человек, полный силы, своего рода внушительный атлет, не очень культурный и отнюдь не примерный. В таком случае, как говорят, кланяются ему, проходя мимо, но на него не смотрят. Нужно найти поэтому, не тратя времени на всякие сравнения, ту сферу, где слава Рубенса, его заслуженная слава была бы вполне объяснима. В мире реальной действительности надо найти ту область, где он хозяин, а в мире идеала — область ясных идей, чувств и душевных движений, куда его непрестанно влекут его сердце и его дух. Надо постичь силу взмахов его крыльев, на которых он парит. Надо понять, что его стихия — свет, что орудие его вдохновения — палитра, что его цель — ясность и очевидность. К картинам Рубенса нельзя подходить по-дилетантски, с возмущенным умом и восхищенным взглядом. В них есть нечто более важное, что следует понять, о чем следует говорить. Брюссельский музей — это преддверие. Не забывайте, что перед вами еще Мехелен и Антверпен.

Рубенс в Мехелене

Мехелен — большой, печальный, пустынный, заглохший город, погруженный в тень своих базилик и монастырей, в молчание, из которого ничто не может его вырвать: ни промышленность, ни политика, ни изредка подымающиеся в нем раздоры. Сегодня по случаю столетнего юбилея там движутся в процессиях кавалькады, конгрегации, корпорации, колышутся знамена. Но шум оживляет город лишь на один день. Завтра им вновь овладеет провинциальная спячка. На улицах мало движения, площади пусты. Много надгробий из черного и белого мрамора, много статуй епископов в церквах. Около церквей, между камнями тихих площадей, пробивается мелкая травка. Словом, в этой архиепископской столице (я бы сказал, на этом кладбище) сохранились от былого великолепия только богатейшие храмы и картины Рубенса. Картины эти — знаменитый триптих «Поклонение волхвов» в церкви св. Иоанна и не менее знаменитый триптих «Чудесный улов», принадлежащий церкви Богоматери.