Старые повести о любви

– Не хочу связываться с хулиганьем, – глухо продолжал он, – а у вас интеллигентное лицо. Понимаю, я жалок и безобразно пьян.

– Ну, ясно... – Илья повернулся, чтобы уйти.

– Постойте, пожалуйста, не уходите! – мужчина даже приподнялся с деревянного бортика песочницы, словно хотел удержать Илью за руку.

– Вам деньги нужны? – спросил Илья.

– Мне не нужны деньги! – как-то брезгливо ответил мужчина. – Я кандидат наук, у меня изобретения... Господи, какая чушь. Просто у вас интеллигентное лицо, а я не хочу связываться с хулиганьем.

– Ну, я это слышал. Дальше что?

– Я хочу попросить вас... об одном одолжении... – Мужчина попытался опять сесть на узкий деревянный бортик, но не рассчитал и завалился на спину, в песок. Илья бросился поднимать его. После долгого отряхивания и бормотания мужчина невнятно и как-то обреченно сказал:

– Дайте мне по морде...

– Та-ак... – пробормотал Илья. – Отличная ночка.

– Послушайте, не уходите! – цепляясь за рукав куртки Ильи, воскликнул мужчина. – Хороший человек, поверьте, мне сейчас так плохо, как никому.

– Что вам нужно? – уже с раздражением спросил Илья.

– Дайте мне по морде.

– С какой стати? – также раздраженно спросил Илья. Этот странный пьяный, детская песочница, громада Наташиного дома в рассветных сумерках – все было призрачным и придуманным, как в дурацкой пьесе. И сам он казался себе придуманным, все это было тяжко и глупо.

– Какое вам дело, вам-то что? – зло усмехнулся мужчина. – Господи, неужели трудно? Я прошу – дайте мне по морде. Ну, сделайте одолжение!

– Я с дорогой душой, но за что?

– Садитесь, – тяжело сказал мужчина. – Ладно, я все расскажу. Мы ведь не встретимся больше. А если встретимся, вы не узнаете меня, я вполне респектабельный человек, кандидат наук, у меня изобретения... машина... все блага... Вы женаты?

– Нет, – сказал Илья, опускаясь рядом с ним.

– Ну, тогда вам не понять. Мне жена изменила. Ясно? И я, – он замолчал на секунду, – я ударил ее... Это было вчера. Вот, ходил всю ночь... Ходил, ходил... Вам этого не понять... – Он усмехнулся: – Рогоносец я, как в водевиле.

– Вы путаете жанры, – хмуро сказал Илья. – В водевилях жен не бьют.

– Не острите, юноша! – сказал мужчина. – Вы еще попадете в подобный переплет. Вы дадите мне по морде?

– Нет! Это дико, – с раздражением сказал Илья. – Обратитесь к жене, она это сделает с большим удовольствием, чем я. И не называйте меня юношей. Мы едва ли не ровесники.

– Простите, – сказал мужчина. – Вы молодо выглядите. Совсем мальчик. Значит, вы не дадите мне по морде?

– Нет, не смогу. И не просите меня об этом, – Илья уже хотел уйти, но совсем неожиданно для себя спросил: – Вы простите жене измену?

– У нас двое детей, – сказал мужчина.

– Понятно... А если она сама уйдет?

– У нас двое детей, – тяжело повторил мужчина.

– Понятно, – кивнул Илья.

Все действительно было понятно, и надо было уходить, но он отчего-то оставался сидеть здесь, на деревянном бортике, рядом с нелепым рогоносцем. Они сидели рядышком, вдвоем, на мокрой от дождя песочнице – давно выросшие дети в безлюдном дворе, на детской площадке. От этого опустелого двора, застывших качелей, безмолвного Гулливера, вырезанного из фанеры, у Ильи дрогнуло сердце. Он был сейчас один, совсем один, и плевать было, кто сидит рядом. Сумрачный рассвет уходил. Он рассеивался, и надо было догнать его, ухватиться за него, не пустить, надо было спрятаться в нем от надвигающегося дня.

– Жили в старину два друга, два рыцаря... – пробормотал себе негромко Илья. Просто так сказал, в одной тональности с этим осенним рассветом, с этим безлюдным двором. Просто так – не то слышал где-то, не то читал где-то... Потом прислушался к замершей фразе, вздрогнул и, повторил: – Жили в старину два друга, два рыцаря – Рыцарь без Страха и Рыцарь без Упрека... – Он хотел усмехнуться себе: вот, мол, привет от школьных сочинений, но что-то смутное и дрожащее внутри толкнуло его, как, должно быть, толкает мать неродившееся еще дитя, он почему-то заволновался сладким таким волнением, и уже не мог остановиться: