Старый дом

– Ой, конечно! – спохватилась дочка, отодвинула стул и быстро засеменила в прихожую за оставленными на полу сумками, крикнув на ходу: – Сейчас покажу!

Чайник закипел, на столе были расставлены блюдца и чашки, в пиалы было разложено вишнёвое варенье, рядом стояла вазочка с конфетами. Радио тихо играло лёгкую приятную мелодию, разгоняя тишину.

3

– Как бабушка с дедушкой? – спросила Надя, пока мама, охая и ахая от удовольствия, разглядывала фотографии, распечатанные специально для её памятного альбома.

В заварнике на столе настаивалась свежая заварка. Тени стали короче.

– Всё хорошо, – ответила мама, помешивая в своей чашке сладкий напиток. Ложка тихо стучала о тонкие стенки, на дне плавало несколько вишнёвых ягод. – Навестила бы ты их как-нибудь. Они про тебя спрашивали.

– Навещу, – с ноткой горечи ответила Надя. – Давно у них не была.

– Давно, – подтвердила мама, взгляд её затуманился и погрустнел, словно она сейчас была где-то далеко.

Вспомнив забавный случай, Надя, улыбнувшись, пошутила:

– Только, надеюсь, бабушка больше не будет предлагать мне селёдку! Я в прошлый раз еле отвертелась от той подозрительной коробочки, которую она нашла на нижней полке холодильника.

– Что? – с удивлением взглянув на Надю, переспросила мама.

Дочь, уже открыто хихикая, начала рассказывать:

– Я к ней как-то приехала, посидели, покушали, начала уже домой собираться, а она достаёт какой-то пакетик и суёт мне.

– Ой, я не могу, – улыбнулась мама. – Эта бабушка со своими пакетиками…

– Да там не просто пакетик был, – пояснила Надя, – а обрезанная упаковка из-под кефира, завязанная в какой-то подозрительный целлофановый кулёчек.

– Аха-ха! – уже открыто рассмеялась мама.

– Слушай, это было что-то с чем-то! – принялась делиться впечатлениями Надя, радуясь возможности поднять родительнице настроение. – «Может, – говорит, – ты селёдочки хочешь?» И подсовывает мне это под нос, и как давай его развязывать. Мне прямо страшно стало.

Мама упивалась смехом, на глазах её выступила влага.

– Тебе смешно, – продолжала Надя с улыбкой, – а я как можно деликатнее попросила бабушку пакетик не развязывать. От греха подальше. Мало ли, что бы там ожило.

– Ох, уж эта бабушка, – утирая выступившие слёзы полотенцем, хихикала повеселевшая хозяйка. – Она, когда ко мне приходит, постоянно с собой какие-нибудь недоеденные кусочки приносит. Я её спрашиваю: «Зачем?». А она мне: «Если я не принесу, они испортятся». Так и ходит по селу с тележкой полной всякой всячины.

– Да уж, – пробормотала Надя, допивая чай. – И обидеть не хочется, и рисковать здоровьем тоже.

Мама, смешно похрюкивая, слила в раковину остатки остывшего напитка. А Надя всё никак не могла остановиться и вспоминала:

– Она ещё пыталась меня уговорить селёдку с собой взять. Я как представила, что в забитом автобусе раскрываю упаковку из-под кефира, достаю оттуда селёдку и начинаю есть, распространяя «аппетитные» запахи на весь салон, так прямо и видела, как на ближайшем повороте меня высаживают, и дальше я иду пешком с этой самой селёдкой за шиворотом!

– Аха-ха! – заливалась мама.

Надя смотрела в светящиеся жизнью глаза матери и мечтала запечатлеть в памяти каждую морщинку на родном лице, остановить время и заставить его повернуть вспять. Она ещё долго вспоминала забавные моменты, ловя мамин смех и впитывая его всем телом, каждой клеткой и каждой частичкой своей души.

4

– Слушай, а что это на тебе надето? – скептически оглядев дочь с ног до головы, недовольно спросила родительница.

Чай был выпит, конфеты съедены, пиалы с вареньем опустели. Время неумолимо бежало вперёд, отсчитывая часы, проведённые вместе, и оставляя светлые мгновения встречи позади.

– Ну, ма-ам, – протянула Надя, искренне надеясь, что та не станет в очередной раз предлагать что-нибудь из семейного гардероба, в котором имелись вещи, оставшиеся ещё от прабабушки, как делала это всякий раз, когда дочь приезжала в этот старый родительский дом.

– Слушай, – взгляд матери загорелся от пришедшей ей в голову идеи. – У меня такое платье есть, сейчас тебе принесу! Как раз твой размер! И расцветка наша!

Не успела Надя оглянуться, как топот торопливых маминых ног уже раздавался где-то в соседней комнатке.

– Ой не-ет, – тяжело вздохнула она, вымученно проводя ладонями по лицу и уже понимая, что от примерки ей совершенно точно не отвертеться.

Расстраивать маму она не хотела, потому нехотя встала из-за стола, медленно повернулась и поплелась в комнату, примыкающую в кухне.

Ровный мягкий свет высокого окна освещал нехитрое убранство комнатки. Узкая кровать у стены соседствовала с приземистым бельевым шкафом, ютившимся за дверью. У окна стоял рабочий столик, и на нём всё ещё стояли коробочки и шкатулочки, в которых что-то поблёскивало и кололось. А рядом удобное с широкими деревянными подлокотниками кресло, сидя в котором мама любила вязать. На подоконнике за ситцевыми занавесками стояло несколько иконок, покрытых тонким слоем пыли.

– Да ты успокойся, – довольно проговорила мама откуда-то из недр платяного шкафа, в который зарылась с головой.