Старый дом под черепичной крышей

– Простите, и вы надеетесь его издать? – спросил, бросив оценивающий взгляд на обросшего, измождённого человека, доцент, в котором он едва узнавал профессора. – С дырами в карманах? Подо что будете издавать? Может быть под имя? – его нет, потому что нет профессора Позолотина, а есть похожий на него внешне бомж, вот и всё. Да и то этот бомж – сейчас есть, а через пять минут его нет, потому как все мы смертные,… инсульт,… годы,… профессор… годы. И думаю, что в вашей монографии вы меня, без пяти минут профессора Забродина, известного специалиста в области культурологии, конечно же не щадите? Можете не отвечать,… сам знаю…

– Вы угадали… – спокойно сказал Вениамин Павлович.

– Отомстили, значит, смешали с грязью? – и Эдуард Аркадьевич вызывающе закусил нижнюю губу.

– Нет, нет, уважаемый Эдуард Аркадьевич, только сделал должную оценку… Я внимательно следил за вашей деятельностью и на посту председателя комиссии тоже, думаю, что у прокуратуры к вам возникнет много вопросов.

Доцент криво усмехнулся. Позолотин даже не понимает, в какую ситуацию сам себя ставит, – думал он. – Позолотин рад, что припёр меня в угол, не понимая, что из угла есть только один выход – напрямую, через него,… неужели он думает, что я встану на колени и буду просить пощады?.. Глупец.

– Откуда же вы черпали материалы, милейший сфинкс? – спросил, пряча улыбку в усах, Забродин.

– Здесь, милейший, материалы валяются под ногами: отчёты, счета. Вот, например, – и он поднял с земли какую-то пыльную бумажку и начал читать: «Отчёт ревизионной комиссии о результатах деятельности почтового отделения за отчётный год». Можете сами поинтересоваться, – и он подал документ Забродину. Тот поморщился. Он понял всё. Он понял, что Позолотин действительно даром времени не терял, его действительно блестящий ум нашёл себе применение и здесь, и, главное, он не просто написал монографию среди этих отбросов и вони, главное, что он поставил в ней на доценте Забродине жирную точку. Только навряд ли он что знает о деятельности возглавляемой Забродиным комиссии.

– Да что вы знаете?! – нервически прокричал доцент. – Что вы можете поставить мне в вину?… Выживший из ума старик?! Кто вас примет всерьёз? Жизнь ушла вперёд, – проговорил доцент, ощущая всем телом, что противнее этого оборванного старикашки нет для него ни одного человека в целом свете.

– Да, Эдуард Аркадьевич! – ещё более возвысил голос Позолотин, – питаясь отбросами, голодая и замерзая, я создал главный труд своей жизни. Рукопись книги готова и она произведёт в науке переворот, я уж не говорю о социальном взрыве. Её аргументы и выводы раздавят ваш помпезный научный дом, построенный на песке. Вы окажетесь под обломками собственного строения.

– Интересно, каким образом, вы её собираетесь издать? Вы же голодранец… – глаза доцента сузились. – Общество уже иное! Прежние ориентиры попраны. Вы и ваша рукопись – ничто, а вы сами тоже никто… Мы, Забродины, переделали страну, наша пропаганда преподнесла миллионам новую философию, мы написали новые книги, сняли новые фильмы, обозначили новую мораль. Давайте загнём пальцы и вы увидите, что все позиции в стране наши, кроме одной. Эта позиция замшелая и глупая – это вы Позолотин и ваши босяки.

– В это трудно поверить, Эдуард Аркадьевич,– перебил доцента Позолотин, – особенно это трудно сделать вам, «уважаемый», но сотни таких как я голодранцев, или как вы выразились «босяков» – узнав о том, что нищий-профессор написал о них и их стране научный труд, по копейке собирали деньги на его издание. Да, нищие, оборванные люди! Многие из них не видели меня даже в лицо и, наверное, никогда не прочитают этой книги, но тайной почтой передавали крохи на её издание. Вам этого, Забродин, не понять! Здесь много хороших людей. Это мои друзья. Они заботятся обо мне. Создают условия для работы, подкармливают.

– Что вы этим хотите сказать!? – взвизгнул, теряя терпение, доцент.

– Только то, что вы услышали, и ничего больше…

Этот диалог отнял у профессора остатки сил. У него закружилась голова и он закачался. Откуда ни возьмись сзади появился Крокыч и подхватил Позолотина.

– Говорил же, что надо отлежаться, а вы? Куда на ночь глядя? Крокыч не знал доцента и не слышал только что произошедшего меж ним и профессором диалога.

– Ты, Крокыч, не брани старика, просто голос показался знакомым, вот я и подошёл, – сказал тихо профессор. – Вот коллегу встретил, помните, я рассказывал о Забродине? Он, Крокыч, очень опасный человек, для тебя, для меня, для твоей картины и для моей рукописи, по сравнению с ним Сима – пигмей. Этот уничтожает душу, дух, переиначивает и перелицовывает историю, время, факты, создаёт новые мифы и это всё только ради своего благополучия…

– И что же? – Крокыч смерил доцента уничижительным взглядом.

– Я ошибся, продолжал профессор, – Я не сейчас ошибся, Семён Ваганович,.. я десять лет назад ошибся, когда этому,… этому…, – он не знал как назвать бывшего своего аспиранта, – когда зажёг ему зелёный свет в аспирантуру.