Старый холостяк

Сильвия. Изображать любовь так же трудно, как скрывать, но я все-таки попытаюсь в меру слабых своих сил, хотя, боюсь, у меня не хватит умения.

Люси. Какое там к черту умение, сударыня! Притворству нас учит сама природа.

Обманываем мы мужчин с рожденья,
Себя же сами вводим в заблужденье.

Уходят.

Сцена вторая

Там же.

Входит Хартуэлл, за которым следуют Вейнлав и Беллмур.

Беллмур. Гляди-ка! Уж не Хартуэлл ли это направляется к Сильвии?

Вейнлав. И, кажется, рассуждает сам с собой. Попробуем подслушать.

Хартуэлл. Куда, черт побери, я иду? Гм! Ну-ка, подумаем. Не дом ли это Сильвии, пещера волшебницы, от которой мне надо бы бежать, как от чумы? Войти сюда значит надеть на себя пропитанную ядом рубашку, броситься в объятия лихорадки и в приступе безумия ринуться в самое губительное пламя женские объятия. Ха! Вовремя опомнился. Вот сейчас приведу мысли в порядок и удалюсь.

Беллмур. Не допусти этого, о Венера!

Вейнлав. Тс-с!

Хартуэлл. Ну, что же ты не уходишь, Хартуэлл? Ноги, выполняйте свой долг! Нет, не сдвинулись ни на дюйм. Черт побери, я пойман! Вон там для меня север, и туда, только туда указывает моя стрелка. Проклинать себя я могу, перебороть — нет. О восхитительная, проклятая, дорогая, пагубная женщина! Боже, как будут хохотать надо мной юнцы! Я стану посмешищем столицы. Не пройдет и двух дней, как меня увековечат в уличной песенке и воспоют в грустной балладе на мотив «Радостей престарелой девицы» или «Посрамленного холостяка», а еще через день мой портрет в качестве обязательного украшения расклеют в сапожных лавочках и общественных уборных. Проклятье! Страшно даже подумать! Пойду-ка навстречу опасности, чтобы отделаться от опасений. (Входит в дом Сильвии.)

Беллмур. Очень надежное лекарство, probation est[27]. Ха-ха-ха! Ты прав, бедняга Джордж: ты выставил себя на посмешище. Зловредный Лондон подхватит шутку как раз на том месте, где ты заговорил всерьез. Ха-ха-ха! Он разрывался, как старый стряпчий между двумя гонорарами.

Вейнлав. Или как юная особа между жаждой наслаждения и боязнью за свою репутацию.

Беллмур. Или как ты сам сегодня, когда, устрашенный собственной смелостью, сорвал поцелуй с губ Араминты.

Вейнлав. Она затеяла из-за этого ссору.

Беллмур. Ба! Женщины сердятся на подобные обиды лишь для того. чтобы иметь потом удовольствие простить их.

Вейнлав. Я тоже люблю удовольствие, которое дает нам примирение. На мой взгляд, прощенью, полученному слишком легко, — грош цена.

Беллмур. Ты сам не знаешь, чего тебе надо — чтобы она сердилась или чтобы радовалась. Был бы ты доволен, женившись на Араминте?

Вейнлав. А ты был бы доволен, угодив в рай?

Беллмур. Гм… По совести говоря, мне туда не очень хочется, тем более — уже сейчас. Нет, я сперва постараюсь заслужить эту награду, потрудившись ради нее вместе со своим поколением.

Вейнлав. Вот и я не хочу жениться на Араминте, пока ее не заслужу.

Беллмур. Но каким образом ты рассчитываешь добиться той, кто никогда не сдастся?

Вейнлав. Ты прав, но я бы…

Беллмур. Женился на ней без ее согласия? Да, ты — загадка не по женскому уму.

Входит Сеттер.

Верный Сеттер? Какие новости? Как подвигается наш замысел?

Сеттер. Как всякий низкий замысел, сэр, — неплохо. Дьявол вознаграждает наши усилия успехом.

Беллмур. Приятно слышать, Сеттер.

Вейнлав. Ладно, оставляю тебя с твоим наперсником. (Уходит.)

Беллмур. Ты приготовил все, что нужно?

Сеттер. Все, сэр, все — и большую священническую шляпу, и драгоценную книжечку, и длиннополое духовное одеяние, прикрывающее плотскую мерзость. Не забыл я и черный пластырь, которым, как мне сказали, Трибюлейшен Спинтекст залепляет себе один глаз в качестве епитимьи[28] за то, что грешил в молодости любовными взглядами; правда, кое-кто утверждает, что именно этим глазом он удостоверился в непостоянстве своей жены.

Беллмур. Ну что ж, в одежде этого фанатика я и пойду исповедовать Летицию.

Сеттер. Нет, сэр, лучше подготовьте ее к исповеди, а для этого помогите ей согрешить.

Беллмур. Вечером будь у своего хозяина — я зайду за вещами. (Уходит.)

Сеттер. Буду, сэр. Интересно, у кого же из этих двух джентльменов я собственно состою на службе? Для одного я — слуга; для другого, который лучше изучил мои способности, я — сводник, что, без сомнения, гораздо почетней. За одним я следую, как за своим хозяином; другой сам следует за мной, как за своим проводником.

Входит Люси.

Люси(в сторону). А вот и его висельник-слуга, над которым я имела власть во время царствования моей госпожи. Но он слишком лакей, чтобы не страдать пороками своего хозяина, а, следовательно, не гнушаться верностью.