Старый холостяк

Белинда. О господи, как мне надоели ваши мерзкие выдумки! Вы все это уже говорили. Если вам так необходимо нагличать в разговоре, делайте это хотя бы на разные лады. Нельзя вечно представать в языках пламени - вы же не дьявол. Не желаю слышать больше ни одной фразы, начинающейся словами "я сгораю" или "пламенно умоляю вас, сударыня!"

Беллмур. А тогда объясните, как вам угодно, чтобы вас обожали. Я человек сговорчивый.

Белинда. А тогда знайте: мне угодно, чтобы меня обожали молча.

Беллмур. Гм! Я и предполагал, что право разговаривать вы оставите за собой. Но лучше не затыкайте мне рот: мысли, которые запрещено высказывать, могут ударить в голову, а уж тогда я начну выражать их вольными жестами.

Белинда. Чего вы этим добьетесь? И чем вам помогут вольные жесты, которых я все равно не пойму?

Беллмур. Коль скоро у меня будет связан язык, мне потребуется полная свобода действий, чтобы вы поскорее меня поняли. К тому же самый мой убедительный аргумент я вообще могу выразить только пантомимой.

Входит Гавот.

Араминта. Слава богу! Теперь мы послушаем пение и положим конец спорам. (Гавоту.) Исполните нам, пожалуйста, новую песенку.

Гавот (поет).

Делия на склоне лет

Девушке дает совет:

"Чтоб в тебе как можно доле

Друг твой видел божество,

Кое в чем ему дай волю,

Но не позволяй всего.

Чуть в мужчинах пыл угас,

Как они бросают нас.

Помнить следует девице,

Что цена их клятвам - грош.

Новы в нас для них лишь лица,

Прочее - одно и то ж".

Араминта. Понравилась вам песенка, джентльмены?

Беллмур. Исполнена превосходно, но от содержания я не в восторге,

Араминта. Так я и предполагала - в нем слишком много правды. Если мистер Гавот проследует с нами в сад, мы послушаем ее снова: быть может, во второй раз она понравится вам больше. (Беллмуру.) Вы проводите туда мою кузину?

Беллмур. Конечно, сударыня. Заговорить я с ней не посмею, а жестами объясниться попробую. (Делает Белинде знаки.)

Белинда. Фи! Ваша немая риторика еще нелепей ваших наглых речей: обезьяна куда более надоедливая тварь, чем попугай.

Араминта. Верно, кузина, и это доказывает, что животные верны природе: мужчины ведь тоже творят больше глупостей, чем произносят.

Беллмур. Что ж, мое обезьянничанье вернуло, по крайней мере, свободу моему языку, хотя признаюсь, что был бы рад продолжать любовный торг молча: это избавляет человека от бесконечной лжи и ненужных клятв в день, когда приходится скреплять сделку. Кроме того, у меня есть известный опыт, который учит:

Ту, что слова оставит без вниманья,

Растрогать могут взгляд или касанье:

В любви красноречиво и молчанье.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена первая

Улица перед домок Сильвии.

Входят Сильвия и Люси.

Сильвия. Значит, он не придет?

Люси. Да нет же, придет. Ручаюсь, едва вы войдете в дом и приготовитесь принять его, как он уже явится.

Сильвия. Почему ты не называешь его по имени? Кого ты имеешь в виду?

Люси. Как - кого? Хартуэлла, конечно.

Сильвия. Безмозглая! Я говорила о Вейнлаве.

Люси. У вас не больше надежд вернуть его любовь, чем вернуть себе девство. Поэтому уймите свое сердце и не упускайте случай устроить свои дела. Приберите к рукам Хартуэлла, пока наживка не сорвалась с крючка: годы-то бегут. Вчера старикан изрядно клюнул на приманку и сегодня, без сомнения, достаточно распален, чтобы проглотит?, ее.

Сильвия. Что ж, так и придется поступить: другого выхода нет. И все же, каких бы душевных мук это ни стоило, я должна знать, как Вейнлав отказал тебе. Отвечай же! Как он принял мое письмо - гневно или презрительно?

Люси. Ни так, ни этак, а в десять раз хуже - с адским равнодушием. Клянусь светом солнца, мне в рожу ему плюнуть хотелось! Принял письмо! Да он принял его так, как я приняла бы одного из ваших любовников, явись он с пустыми руками; как принимает вельможа счет от суконщика или посвящение от нищего поэта; более того - как принимают письмо от жены.

Сильвия. Как! Он его не прочел?

Люси. Пробежал, просил кланяться и сказал, что прочесть внимательно ему недосуг - это требует времени, а он, видите ли, спешит.

Сильвия. Просил кланяться и даже не прочел внимательно! Он бросил меня: его приворожила Араминта. О, как кипит моя кровь при одном имени соперницы! О, как мне хочется проклясть их обоих, чтобы наградой за любовь ей стала вечная ревность, а ему - разочарование! О, если бы я могла отомстить за муки, на которые он меня обрек! Я чувствую в себе всю ярость, на какую способна женщина: во мне пылает не любовь, а жажда мести.

Люси. Я придумала, как посеять между ними раздор.

Сильвия. Как, милая Люси?

Люси. Вам известно, что Араминта покорила его и привязала к себе притворной скромностью...

Сильвия. Значит, нам надо убедить его, что она любит другого?

Люси. Не угадали. Вот если бы нам удалось доказать Вейнлаву, что она обожает его, состряпав, скажем, поддельное письмо от ее имени, это бы взвинтило привереду и отбило у него вкус к Араминте.

Сильвия. Да что ты! Это ничего не даст.