Старый Мертвый Свет

— Крупы возьмите, ребята, да можете водочки, полушку, а то и две, когда теперь завоз-то еще будет, — воодушевился старик и полез в карман висящей на крючке в прихожей потрепанной фуфайки. — Я денежку дам, погодите.

Семен, решительным жестом отказавшись от денег Тараса Тимофеевича, поспешил вслед за выскочившим на улицу Лехой в магазин, а мы с Ванькой вышли во двор на перекур. Уселись на старенькие крылечные ступеньки, упруго гнущиеся под нашим весом — мне сразу вспомнились детские поездки на огород к тете, там было похожее крыльцо из нестроганых досок, тонких и гибких. Неказистый серенький домик, небольшой и не слишком опрятный огород — все точно так же привычно и знакомо, как и пятнадцать лет назад, даже запах деревни остался прежним.

— Все интереснее получается, — заговорил Ванька со злой досадой. — Подумай сам. Кто за все это отвечает? Наше паскудное правительство. Теракт в главный государственный праздник, а потом больше полумиллиона жизней вот так вот, в труху… Там же наши родители были, Димыч, у Лехи вон мама, девчонка его, Оля. Я просто пока вообще не могу это все в голове уместить, все обещаю себе, что потом думать буду, а то, блин, того и гляди додумаюсь, свихнусь и буду пузыри из слюней пускать.

— И не говори, — негромко ответил я, чувствуя, как внутри разверзается бездонная рана, с которой еще только предстоит помучаться. Она будет моей спутницей до конца, и сейчас, когда я пишу эти строки, она все так же саднит. — До меня пока тоже, кажись, не добралось еще. То есть, я вроде бы понимаю, что ни семьи, ни дома больше нет, но сам удивляюсь, что пока держусь. Просто это ведь никогда не отпустит, сколько бы мы сейчас не протянули.

— Хотя вру, Димыч, — признался Ванька, затянулся, слегка поперхнувшись, и продолжил. — Сегодня вот видел во сне, что сижу я дома с матерью, она с работы пришла, что-то приготовила — как всегда, короче. И вот поели мы, пьем чай, телек на фоне бормочет, я уж думаю спатеньки идти — завтра смена с шести — и как бабахнет! Точнее, звука я никакого не слышал, просто свет, яркий, аж черепу изнутри горячо. Я даже как будто бы ослеп, но это же сон… И все замерло, и слышу тихий голос мамы — иди, говорит, отсюда. Хорошо, что тебя здесь не было.

Под конец фразы голос Ваньки немного дрогнул, он выдавил из себя некое подобие кривой усмешки и еще раз жадно затянулся. Я с пониманием смотрел на друга и на его слегка заблестевшие глаза, которые он быстро опустил, принявшись изучать ползущую по башмаку божью коровку. Я не знал, как подбодрить его, потому что мучался теми же мыслями. Наверное, каждый из нас в течение дня ловил себя на мысли о том, что же пережила его семья, осознав, что через долю секунды их ждет быстрый и страшный конец.

Не было ни малейших сомнений, что они успели о чем-то подумать, наш мозг способен воспринимать и перерабатывать информацию за тысячные доли секунды, за это время он нередко даже успевает прийти к каким-то умозаключениям — об этом нам еще в школе говорил учитель физики. Не знаю, откуда ему такое известно, но я всегда с интересом и доверием внимал тому, что вещает этот умный и глубоко пьющий человек. Он всем рассказывал одну и ту же историю про мужчину, попавшего под трамвай по пути в магазин — как его голова катилась по дороге и думала «ни фига себе, за хлебом сходил».

Наверняка перед мгновенной кончиной у людей-таки успела проскочить одна тревожная мысль, состоящая из смеси удивления и досады. Никто ведь не верил, что атомное оружие будет использовано, слишком очевидны и разрушительны его последствия. Но это случилось, безо всякого объявления, без малейшей помпы. А мои родители точно обо мне вспомнили и, может, даже успели порадоваться, что я далеко. Наверняка успели.

Я не имею никакого права быть сейчас слабым, нельзя сдаваться. Надо только добраться до ближайшего уцелевшего города, пойти в полицию и пусть нами, как жертвами, занимается горячо любимое государство.

Интересно, какая компенсация нам полагается? Лично я бы не слишком удивился, постигни нас незавидная участь помещенных в какой-нибудь карантин, причем пожизненно, только бы не расстрел на месте — сдуру наши правоохранители и на такой шаг пойдут, уверен. И не только наши, наверное. Ситуация действительно из ряда вон.

Но даже если нас приголубят и расщедрятся, как можно компенсировать то, что не продается и не покупается? Даже если предположить, что правительство вдруг посочувствует и подарит квартиру с окнами на Красную Площадь, что заполнит пустоту от нашей потери? Ничто и никогда не сможет заставить нас это забыть. Я вообще бы не отказался для своего же блага прилечь ненадолго в психиатрическую клинику, но там меня охотно сделают овощем, я ведь как-никак пострадавший, фактически беженец, много чего интересного могу рассказать журналистам, а за деньги заткнуть не получится. Я поделился размышлениями с Ванькой.

— Не думаю, что они настолько бессердечные, — покачал головой друг. — Да и толку-то нас по психушкам прятать, думаешь, мы одни такие счастливчики, кого на атомы не расщепило?