Старый муж — грозный муж

— Скучно ей со мною! — думалъ подозрительный старикъ и шелъ къ тестю за совтомъ, чмъ-бы развеселить Нину? Но Михо, слушая зятя, только мычалъ неопредленно, сосалъ трубку, да поплевывалъ передъ собою. Не могъ-же онъ сказать Фидо, какъ хотлъ бы:

— Поди, братъ, вонъ на ту гору, гд чернютъ за церковью кресты, выкопай яму поглубже, лягъ въ нее и вели себя засыпать. Годика черезъ два мы найдемъ твоей вдов хорошаго молодого жениха, — съ твоимъ состояніемъ ее кто хочешь возьметъ! — и тогда она, ручаюсь, повеселетъ!

Когда у Нины родился сынъ, молодая мать возилась съ нимъ, какъ съ игрушкой. Пеленать его, баюкать было для нея большимъ удовольствіемъ и развлеченіемъ. Однажды, вздумавъ позабавить малютку, она вытащила для него изъ сундука свои дтскія куклы и… Фидо, войдя въ саклю, засталъ ребенка-жену съ жаромъ и увлеченіемъ играющей въ эти куклы, между тмъ какъ некормленный младенецъ посинлъ отъ крика въ своей позабытой люльк. Когда Фидо прикрикнулъ на Нину, она не поняла, за что на нее сердятся, и со страхомъ посмотрла на мужа своими большими кроткими глазами.

— Недостаетъ только, чтобъ она начала меня бояться… подумалъ Фидо.

Прошло года три. Нина подросла, поумнла, отчасти, похорошла, выучилась держать себя замужней женщиной, хозяйничать, ходить за дтьми. Она дружила съ сосдками, любила поболтать, посплетничать о томъ, что Вано любитъ Марико, и Марико — Гиго, и т. д. Иногда, за сплетнями, ей становилось нсколько досадно, что она, не въ примръ красиве Марико, а прожила за старымъ мужемъ, не зная, какъ это любятъ молодые веселые Вано, такъ пріятно бренчащіе на своихъ чунгури [1] и высоко заводящіе свои пронзительныя псни. На Нину многіе исподтишка заглядывались, но для горца-грузина замужняя женщина — святыня; здсь не осетинскіе нравы.

Фидо чуялъ пробудившійся въ Нин женскій инстинктъ и страдалъ глухо, но невыносимо. Онъ зналъ, что жена его невинна, но это мало его утшало; довольно было мысли, что отнын Нина въ состояніи какимъ-нибудь несчастнымъ случаемъ стать виновной, чтобы довести ревниваго горца до полнаго отчаянія. Если-бъ Фидо узналъ, что кто-нибудь ухаживаетъ за Ниной, онъ убилъ-бы дерзкаго, какъ собаку, если-бъ узналъ, что Нина кого нибудь любитъ… но объ этомъ старикъ и думать не хотлъ, а лишь скриплъ зубами, и, вращая страшными глазами, гладилъ дрожащею рукой свой дагестанскій охотничій ножъ. Главнымъ образомъ, Фидо тяготило сознаніе, что самъ онъ лично слишкомъ ничтожный оплотъ противъ опасности: любовь, если захочетъ, однимъ взмахомъ перенесетъ молодую женщину черезъ обязанности къ скучному, мрачному старику и броситъ ее въ объятія какого-нибудь браваго удальца. Онъ сталъ слдить за Ниной, какъ прежде слдилъ за лисицей въ горахъ. Каждое слово ея съ мужчиной, каждая улыбка вызывали негодованіе Фидо. Начались сцены. Жена не понимала, чего хочетъ отъ нея мужъ, за что привязывается, бранитъ и, наконецъ, однажды даже ударилъ.

Когда это случилось, Фидо сталъ какъ безумный. Отнявъ руку отъ косы жены, онъ тяжело рухнулъ на полъ сакли и долго лежалъ, закрывъ руками красное отъ стыда и гнва лицо. Нина всхлипывала, не смя громко рыдать, и боле отъ страха, чмъ отъ обиды и боли: мужъ поучилъ жену… что-же тутъ особенно позорнаго? Вдь всхъ сосдокъ бьютъ время отъ времени мужья… Фидо всталъ. На немъ лица не было.

— Слушай, Нина, — сказалъ онъ тихимъ голосомъ, — во всю свою жизнь, я никому не нанесъ оскорбленія, а тебя ударилъ. Однако, я тебя люблю больше всего на свт. Во мн, должно быть джинъ [2] сидитъ. Я тебя такъ люблю, что, какъ подумаю о томъ, что ты не можешь отвчать такой же любовью, — я тебя ненавижу. Я знаю: ты, спасибо теб, не измнила мн еще для другого, но непремнно измнишь. Я не хочу видть этого. Мн надоло жить Нина: я честный, прямой, добрый человкъ а изъ-за тебя я сталъ шакаломъ — хитрю, подсматриваю, придумываю всякое зло, бью женщину — и уже не могу перемниться, потому что я тебя люблю и теб не врю. Противно мн; вс надо мной смются. Я убилъ-бы себя, но посл моей смерти ты непремнно выйдешь замужъ, а этому не бывать. Звалъ я тебя своею на этомъ свт, моею будешь ты и на томъ: насъ попъ внчалъ…

Нина съ крикомъ бросилась къ дверямъ, потому что рука Фидо протянулась къ развшенному на стн оружію… Вслдъ ей грянулъ пистолетный выстрлъ, пуля оцарапала ей плечо. Фидо, дикій и страшный, выскочилъ на улицу и погнался за убгающей женой, цля въ нее изъ другого, неразряженнаго кремневого пистолета… но вдругъ выронилъ оружіе изъ рукъ, зашатался и грянулся ничкомъ въ придорожную канаву.

Когда его подняли, онъ былъ уже мертвъ. Много любившее и много страдавшее сердце разорвалось, не выдержавъ напора, нахлынувшихъ въ него волнъ любви и ревности… Смерть эта, какъ всякая скоропостижная смерть, разумется, надлала не мало хлопотъ смирнымъ жителямъ селенія…

Разсказала эту не очень давнюю исторію мн та, кого я позволилъ себ назвать въ ней ходячимъ грузинскимъ именемъ Нины…

1908