Старый пёс

— Удобно, — сказал я ему, показывая на пролом и на нарисованный очаг. — И ведь не подумаешь, что такое возможно.

— Почему он сюда вернулся? — спросил меня Миша.

— Он же психотик, со своими ритуалами и тараканами. Наверное, знакомые места для него очень много значат. Схематизм мышления в полный рост.

А ещё, к сожалению, капитан Бодало то ли был не очень аккуратен, когда ехал за киллером, то ли машина у него слишком приметная, подумал я. Вошь его раскрыл — и поступил, как привык.

— Кроме прочего, я подозреваю, он захотел посмеяться над всеми нами, включая меня и тебя, — сказал я Мише. — У этого урода своеобразное чувство юмора.

Миша только криво усмехнулся. Нечего было ответить.

Почему же всё-таки они так совпали: утренние посиделки и эта хаза? Я спросил:

— То кафе напротив… Вы собирались в нём раньше, или сегодня, вернее уже вчера, это было впервые?

— Собирались, Сергей, и не раз. Я тоже думал о этом совпадении. Наша скромная неофициальная группа привлекла чьё-то внимание.

— Известно, чьё, — произнёс я в ярости. — Предупреждаю тебя заранее, майор. Плевать мне и на твоего генерала, и на бывшего олигарха. При первой возможности, как увижу Рефери, я уничтожу его. Прерву его жизненный цикл. Следом за Вошью, у которого я в крепком долгу. Будет оружие — отлично. Не будет оружия, значит, голыми руками.

— Не горячись, Сергей. С Вошью делай, что хочешь, его как бы вообще не существует, он же в психушке, так? А Рефери лучше всё-таки отдать генералу, это пострашнее смерти, уверяю тебя.

Я выдохнул. И правда, ярость — плохой советчик.

— Ладно, Миша, поехал я домой, спать. Устал.

— Новости расскажешь? — спросил он. — Целый день где-то болтаешься.

— Обязательно. Рапорт с утра напишу.

— С утра — это когда дело раскроем?

— Как пойдёт. В любом случае будет и рапорт, и сухое вино, и рассказы о подвигах. Причём скоро.

— Смотри, ты обещал…

Искандер ждал меня внутри УАЗа. Полулежал на заднем сиденье.

— Ты почему здесь? — рассердился я. — Сфотографируют, зафиксируют. На Марика наведёшь!

— Здесь меня не видно. Хотел узнать результат.

И я придержал свой гнев. Человек имел право знать, заслужил это право — без вопросов. Я коротко рассказал ему, что там и как.

— А теперь разъезжаемся, — сказал в заключение. — Ты в своё гнездо, я — в своё. Отъедем квартал, там я тебя выпущу.

— На старую квартиру вам нельзя, — тревожно напомнил он.

— За дурака держишь? Конечно, я не туда. И тебя я не спрашиваю, куда ты. Лучше нам этого друг о друге не знать.

— Вы чего улыбаетесь?

(Увидел моё лицо в зеркальце заднего вида.)

Я улыбался? Не может быть. Хотя со стороны… Нервы, наверное…

— Была у меня проблема, где разместить на ночь Бодало, — объяснил я ему. — Теперь проблемы нет, решилась сама собой. Его разместят без меня — в холодильнике со всеми удобствами.

Искандер странно на меня посмотрел. Действительно, та ещё шуточка получилась. Сил держаться больше не было.

И тогда я заплакал…

Какой же я стал чувствительный!

* * *

Оказалось, ей сорок три года. Сама призналась. Я-то подумал — ещё в Бюро, — тридцать пять, не больше, а оно вон как. Всё-таки некоторые женщины — определённо ведьмы! Чтобы ТАК сохраниться, фитнеса да СПА мало, нужно, небось, и душу кому-нибудь заложить…

Впрочем, с душой у Юлии Адамовны Беленькой тоже был порядок. У Юлечки, у Юленьки. На редкость культурная, воспитанная женщина, как в старину говорили — интеллигентная, что совсем нехарактерно для врачей при морге, тем более для заведующих. А главное — добрая, это качество ведь не сыграешь, тут не кокетство нужно, а и впрямь — душа.

Встретила она меня со слезами. Пока я утрясал наши разногласия с Арбузом и с Вошью, труп студента успели вернуть её родственнице. Привезли, положили возле подъезда, позвонили в домофон и убрались.

— Это всё, что я мог сделать, — сказал я Юле, ощущая себя виноватым. — Шансов не было. Когда вы мне ночью звонили, мальчика уже… — договорить не смог.

— Всё равно спасибо вам, — сказала она. — Зойку жалко. Не знаю, выдержит ли. Зойка — мать Захара. А у мужа её вообще порок сердца.

— Чем у вас пахнет? — спросил я невпопад.

Не мог не спросить: дух этот шибанул мне по мозгам, едва я вошёл в квартиру. Честно говоря, поначалу чуть глаза на лоб не вылезли от изумления. Отчётливо пахло марихуаной: сладенького запаха этого, будучи опером, я нанюхался на несколько жизней вперёд.

— Ах да, — спохватилась она, — вы ж, наверное, чёрт знает что подумали. Это китайский полынник. Специальную палочку поджигаешь, она тлеет. Абсолютно безвредно, скорее наоборот. Я часто их использую, чтобы успокоиться…

— Конечно, у вас же пунктик! — вспомнил я. — Ароматерапия.

— Не одобряете?

— Почему? Очаровательная фишка. Просто вы, как сложная головоломка, не складываетесь у меня в голове. Урождённое дитя цветов становится матёрым трупорезом — не иначе как соизволеньем тёмных сил.

— Вы суеверны?

— Опер, лишённый суеверий, опасен и себе, и своим товарищам. Это я серьёзно.

— Проходите, Серёженька, я вас покормлю. А то, когда голодный, вы несёте чудовищную чушь.