Старый пёс

— А ведь это ты меня расколол, дядь Серёж. Спасибо, тренер. Живёшь не по лзи… тьфу! По-лзи… ПО ЛЖИ. О как… Ползи, не ползи…

— Укрыть её надо, — сказал Рудаков. — В спальне есть одеяло.

И сразу пошёл к лестнице на второй ярус. Он хорошо ориентировался в квартире.

А Вика продолжала:

— Хочешь знать, дядь Серёж, кто меня изнасиловал, когда мне было восемнадцать? Вижу — хочешь… С-сыщик… Спроси у своего сына, он знает…

Всё, период временного просветления закончился. Она уже спала.

Спросить у сына?

Это была новость! Застыв в нелепой позе над спящей женщиной, забыв распрямиться, я лихорадочно перебирал в памяти те дни. Восемнадцать лет девчонке… Вспомнил почему-то о жестокой драке между Мариком и тем его другом, с которым они за одной партой десять лет просидели.

Алесь Маркуша, так парня звали. Марик не сказал мне, из-за чего схватились. Я тогда подумал — из-за ерунды какой-нибудь. Сам был юношей, знаю, как оно бывает.

Из-за ерунды ли?

Что-то опять многовато вопросов к Марику накопилось, подумал я. Алесь Маркуша… Ответит Марик или нет, но, похоже, ещё один человек появился, с кем придётся плотно разговаривать…

Вернулся Рудаков с одеялом.

— Что она вам сказала? Я видел, вы разговаривали.

— Чтобы я берёг тебя. Сказала, у неё нет другого человека, который так бы её понимал и заботился о ней.

Лицо у него вытянулось. До полковника юстиции долго доходили шутки, если вообще доходили.

* * *

Когда я ехал в центр, пробираясь по запруженным улицам к своей старой квартире, мне позвонил опер Васин.

Направлялся я не столько на старую квартиру, хотя и туда намеревался зайти, сколько к человеку, поставленному Мариком для наблюдения. Прежде чем серьёзно говорить с сыном, я должен был встретиться с этим «кентом», как его назвал Марик. Кент по фене — то же, что чувак. Что ж, посмотрим на чувака.

А разговор с сыном назрел. До конца дня ещё жить и жить, а ситуация с этим разговором стала, может, ещё острее, чем вчера, когда я вообще ничего не понимал.

Я приткнулся куда-то на Яузской, где даже остановка запрещена, и ответил на телефонный вызов. Васин докладывал из Смоленска, куда их с Жемчуговым отправил Миша Брежнев, — проверить, на месте ли гражданин Вошь. Точнее, из Сычёвки, из психушки. Все необходимые бумаги выправил Рудаков, мало того, Игорь подключил генпрокуратуру и организовал (через знакомого) звонок главврачу больницы от помощника генерального прокурора, чтоб не возникло на пути к нашему клиенту досадных неувязок.

Быстро добрались ребята, приятно удивился я. Доклад от оперов я ожидал ближе к вечеру… Впрочем, вечер неумолимо подступал, никуда от него не спрячешься. «15:03», — показывал мой новый телефонный аппарат (тот, который почти всё умеет).

Полвосьмого, помнил я. Опаздывать на такое свидание вряд ли было прилично…

«Сычёвка» — это Смоленская ПБСТИН, то есть психиатрическая больница специального типа с интенсивным наблюдением. Можно короче: СПБ — специальная психиатрическая больница. Аббревиатура совпадает с Санкт-Петербургом. Лену расчленили на спортбазе под Санкт-Петербургом… Чёрт, всюду знаки чудятся…

— Есть тут такой, — сказал мне Васин. — Сидит в одиночке. Мы с ним поговорили. На мой взгляд, вменяемый. Женя со мной согласен (Женей звали Жемчугова). Врач, правда, втирает, что пациент практически безнадёжен, а стадия излечения будет длиться и длиться вечно.

— Тебя сейчас слышат?

— Только Женя. Мы в коридоре.

— Ты его сфоткал, как я просил?

— Точно так. Разрешения не спрашивал, мало ли какие тут порядки… Высылаю, смотрите.

Мой телефон знакомо тренькнул, получив сообщение. Теперь я справился сам, на пять баллов, и через пару секунд уже разглядывал пожилого плюгавенького кренделя, проходящего по документам как Леонид Вошь. Плоское лицо, залысины, тонкая шея… Он или не он? Без малого двадцать лет прошло… Я увеличил пальцами лицо на экране (умею!). На первый взгляд — похож. На второй — нет, абсолютно нет… Чёрт, я же утром в чебуречной опознал его моментально! Кто был там? А кто — здесь?

— Вот что, Костя, — сказал я Васину. — Проведём тест. Ты сейчас снова иди к нему, не выключая связь, чтоб я мог слышать. Назови Вошь «отсосином». Мол, никакой он не ассасин, а отсосин поганый. Ассасин для него — слово святое, высшая степень посвящения. Настоящий Лёня должен очень обидеться. Да что я говорю? Тут не просто обида, а подлянка, в натуре. Если он настоящий, будет дикий взрыв эмоций. Всё понял?

Костя Васин понятливый, дважды повторять не надо. Объяснил задачу своему напарнику. Попросил санитаров, чтоб их впустили обратно в палату, и с порога врезал:

— Слушай, Лёня, анекдот! В твоей истории болезни написано, что ты у нас — угадай, кто? Ас-са-син! (Васин очень натурально захохотал.) Это ты-то, шпендрик-полурослик? Половинчик?

— Да ты только и можешь, что своим ртом до мусорской ширинки дотянуться! — сказал Жемчугов басом. — ОТСОСИН! Расскажем про тебя в МУРе — сделаем парням день!

— Отсосин ты, Лёня, а не ассасин, деревенский олух от осин! — закончил Васин. — Ну, чего молчишь?