Старый тракт (сборник)

– Давай, Вира, выпьем за твои двадцать пять лет. Не знаю кому как, а мне кажешься ты совсем юной, – сказал Белокопытов.

– Нет, Ефрем! Вначале выпьем за твое выздоровление. Все-таки мы в твоем доме и я со своим «юбилеем» влезла не к месту, – запротестовала Виргиния Ипполитовна, приглядываясь к Белокопытову и втайне любуясь его открытым доверчивым лицом, крупной головой с волнистыми волосами.

– Ну, пусть будет так. Не стану тебе перечить. А как влип я, а? Почесть двенадцать недель отлежал. А делов, Вирушка, накопилось, страсть! Все ж на тракту живем, им, родным, кормимся. Ну, с богом, ура, Виргиния Ипполитовна…

Они оба выпили, она аппетитно, с удовольствием, он – морщась, слегка покашливая.

Виргиния Ипполитовна продолжала смотреть на него неотрывно, пристально и влюбленно. «Наверняка зазвал меня к себе сватать в жены… А что, мужчина достойный». Боже, надо же уродиться с такими яркими и большими глазами… А что, возьму, да выйду за него замуж… Окажусь сразу в народных низах… хозяйкой стану… Батраков начну грамоте обучать… Доить коров научусь… Полдесятка детишек ему нарожаю. Таких же ладных, как он, синеглазых… Недаром же говорят: женщина без детей – пустоцвет… Даже идеи, самые лучезарные идеи без детей – одно звонарство, мыльные пузыри, игра с бумажными кошечками и мопсами… забава для старых дев… Двадцать пять лет… Вот-вот и время минет… улетит как птица в небеса… Женщина в тебе проснулась, заговорила природа в тебе страшным, неумолимым зовом», – подумала Виргиния Ипполитовна.

– Чтой-то ты, Вира, сегодня на меня смотришь и смотришь, а? Как будто мы с тобой и в знакомстве никогда не были, – прервал ее размышления Белокопытов, настораживаясь под ее пристальным взглядом.

«А что? Оригинально, необыкновенно оригинально… женщина эмансипированная, просвещенная, идет замуж за деревенского богатея, подрядчика, может быть, даже за трактового разбойника», – продолжала думать Виргиния Ипполитовна.

– Красивый ты, Ефрем. Вот и смотрю на тебя, – помедлив, сказала она.

– А ты сама-то разве не красавица? Вон зеркало-то, посмотрись-ка.

И она послушно обернулась и увидела себя в трюмо, стоявшее позади нее. И отражение, которое она увидела, понравилось ей: гордая посадка головы, роскошные волосы, рассыпавшиеся по плечам, крепкий и выразительный бюст, лицо строгое, сосредоточенное и вместе с тем милое, нежное. «А ведь в самом деле привлекательная женщина», – подумала она и вздохнула.

– А ты знаешь, Вира, зачем я тебя позвал? – сказал он с волнением в голосе.

– Догадываюсь, Ефрем.

– Вот и молодец. А то я дрожу, боюсь, как парнишка. Тебе двадцать пять, а мне тридцать пять будет на пасхальной неделе. Думаю, как оглаушишь меня: старик, мол, а туда же, в женихи лезешь…

– Не кокетничай, Ефрем. Сам про себя все знаешь.

– Да я что? Я на себя не жалуюсь еще. А вишь судьба какая… Вдовец… двое детей…

– Дети – твое счастье. Благодари вечно первую жену.

– Вишь ты какая! Понимаешь. А другие нос воротят: жених, мол, не плох, кабы не дети. Ну так как: пойдешь за меня или побрезгуешь? Деревенский, трактовый. – Белокопытов встал, смотрел на Виргинию Ипполитовну горящами глазами.

– Ефрем, любовь не терпит расчетов. Твоя Вира! Твоя! – она кинулась к нему, он подхватил ее, поднял на сильных руках легко, свободно, будто была она невесомая.

23

Обвенчались в Каюровой. Народу в церкви было мало, как говорят: Евсей, Михей да Колупай с братом. Белокопытов не хотел вести напоказ невесту трактовому люду, выбрал церковь подальше и поскромнее. Слышал Ефрем Маркелович какой ждет суд-пересуд по селам и хуторам: «Смотри-ка, что удумал подрядчик! Высватал себе в жены городскую, приезжую, она и учительша и фельдшерица. До чего же удачлив мужик? А все ж не по себе сук срубил. Неизвестно еще куда кривая вывезет. Как бы не начала причуды выказывать. То ли дело своя, деревенская, – знай только покрикивай, да кнутом помахивай, да для порядка почаще взглядывай».

– Завидуют, сучьи дети. И мужики и бабы завидуют моему счастью, – поскрипывая зубами, шептал Белокопытов.

Виргиния Ипполитовна переехала в дом мужа и началась у нее жизнь незнакомая, странная и даже совсем-совсем чужая для нее.

Чуть наступало утро, первой к ней спешила Федотовна.

– Распорядись, хозяюшка, как и что по дому робить: ночью Субботка отелилась и Красушка вот-вот теленочка принесет. Будем теляток-то выхаживать на семя или на мясо начнем готовить? А еще: пасечник приехал, спрашивает – воск на свечной завод в Томск везти или прямо в собор Казанской Богоматери.

Виргиния Ипполитовна беспомощно моргала глазами, в затруднении пожимала плечами, говорила:

– А уж ты, Федотовна, сама соображай как лучше.

Но такой ответ новой хозяйки не устраивал Федотовну.

– Да ведь как можно? Не хозяйка я. А сам-то, Маркелыч, нравный мужчина, всему ведет счет, каждую соринку норовит в дело пустить.

Оно и лучше бы спросить самого Ефрема Маркеловича, да только где его возьмешь, его и след простыл. Не больше недели просидел Белокопытов возле молодой жены, а потом запряг любимого жеребчика в кошеву и помчался по округе по своим неотложным делам.