Стася из таверны «Три дороги»

Я слушала эти молитвы, едва сдерживая смех. Молитва за врагов хотя и выглядела глупо, но по крайней мере, имела мотивы. Если у них всё будет хорошо, то и к нам они не полезут своими жадными ручищами. Но та часть песнопения, что касалась восхваления Великих Кубов, мне показалась просто наивной чушью. Неужели можно в наш просвещённый век верить, что именно эти нелепые здания, построенные эльфами, могут сдерживать падение неба на землю? Тем не менее братья были уверены в том, что говорили. Я не видела их просветлённых, одухотворённых лиц теперь, но мне было достаточно слышать их голоса. Они выражали молитвенный экстаз.

Какое-то время мы шли по тракту, мимо проехала богато украшенная карета, тонкая женская рука, унизанная кольцами, высунулась из окошка и бросила кошелёк под ноги идущим паломникам. Один из них, одетый в пурпурный плащ, подобрал подаяние и положил его в небольшую тележку, которую толкал впереди себя паломник с обритой головой. Я раньше не заметила его в толпе, но теперь удивилась. Все шли налегке, кроме него.

– За что его наказали? – шепнула я разговорчивому паломнику.

– Мы по очереди толкаем тележку. Сейчас его очередь. Затем будет чья-то другая.

И, правда, вскоре по команде одного из братьев в пурпурном плаще, бритоголовый поменялся с тучной женщиной. Я снова задала вопрос:

– Ваши обычаи меня смущают. Женщина в своих силах никак не сравнится с мужчиной. Почему же она везёт пожитки наравне с братьями?

– Всё просто, – шепнул паломник, – она этого хочет сама, кто же может запретить женщине мучиться.

Я прыснула, и вышло немного громче, чем следовало. И в этот момент Старший Брат произнёс сладкое слово «привал». Все стали шумно переговариваться, некоторые паломники похлопывали своих товарищей по плечу. У женщины отобрали тележку, откатили на обочину, стали выгружать мешки со снедью. Мой новый товарищ побежал помогать разводить костерок, а я занялась Кауркой. Отвела её поодаль от шумного сборища паломников и привязала к дереву. Каурка благодарно посмотрела на меня, и я подумала, что лошадку было бы не худо напоить.

Я осмелилась подойти к Старшему Брату и спросила самым робким и подобострастным голосом, не знает ли он поблизости речки или озерца, и тот, смерив меня недоверчивым взглядом, сказал, что как раз неподалёку протекает ручей, и если бы я меньше болтал в дороге и отвлекал от молитвы брата, то услышал бы, как звенят его прохладные воды. Так и сказал: «Прохладные воды».

Я поклонилась и пошла к Каурке. Мне было стыдно, что я не могу внести свою долю в общую трапезу, и уж тем более я не смела попросить еды. Чтобы голова не кружилась от приятных ароматов, которые источали готовящиеся походные блюда таких же походных стряпок, я отвязала Каурку и пошла в рощу. Я поняла, что ручей действительно издаёт приятное журчание, и потому пошла на звук. Каурка взволновалась, так как зной порядком утомил её, и я отпустила поводья. Каурка сама нашла воду и тонко заржала, приглашая попить и меня. Следом за мной пошла незнакомая пожилая женщина с большим котелком.

– Милая, – сказала мне она тихо, – остерегись. Вымажи лицо и руки грязью. Нежная кожа выдаёт девицу. В дороге это опасно. Хорошо, что наши паломники заняты молитвой, но если за обедом они разглядят тебя, быть беде.

Я густо покраснела.

– Я понимаю, что не от хороших людей ты прячешься, только будь поумнее впредь. Лучше к общему костру не садись, я тебе поесть и так принесу. Наш духовный поводырь чересчур внимателен к юношам. Ты понимаешь, о чём я. Так что он и так к тебе имеет определённый интерес. А когда поймёт, что ты девушка, то у тебя могут быть очень большие неприятности.

Я вздохнула. Женщина набрала полный котелок воды и удалилась, наклоняясь в одну сторону. Я села на берегу, рядом с Кауркой и стала думать о том, что почти ничего не знаю о жизни и людях. До прошлой осени я жила в имении отца, и весь мой круг общения были сёстры да слуги. Отец приезжал редко, чаще всего запирался в кабинете со счетами и бумагами, потом пил и буянил, ломая старинную мебель и разбивая фарфоровые блюда и чашки. Мы с Агнешкой старались не попадаться ему на глаза. Бася была умнее, имела к нему подход, и потому умудрялась выманивать у него крохотные суммы, оставшиеся от уплаты долгов кредиторам. На них мы как-то выживали в длинных отлучках отца. Он любил ездить в столицу, шиковать там. Какое-то время был при дворе короля Хенрика и даже поддержал его во время мятежа. Но это было давно, я почти ничего не знала об этом подвиге. Отец лишь хвалился пожалованным ему рубиновым перстнем и орденом, усыпанным бриллиантами. Я даже не знаю, где теперь эти реликвии, продал ли папашка их, или их тоже забрал господин Вильд.