Стать бессмертным

Обвожу глазами рассевшееся вокруг уже ставшее родным полное собрание всевозможных видов научно-исследовательской импотенции. Здесь и старческая немочь, и врождённая неспособность, но чаще всего, приобретённая мозговая дисфункция — все стили и направления постсоветского научно-технического бессилия. Выбирай на вкус. Разве что профессор Цыплёнков, выделяющийся благородной полнотой и хорошим костюмом среди остальных малосимпатичных персонажей, ещё на что-то способен. Возможно даже на многое, мне судить сложно. При всём при этом, вся эта окаменелая братия имеет дипломы кандидатов, а некоторые даже докторов наук, а я…

— И последнее, — мямлит заведующий, — о планах кафедры на текущий учебный год…

Я его почти не слушаю. Про новые учебные программы и методические пособия, которые на самом деле старые, как экскременты Фомы Аквинского, слушать всё равно невозможно; но уж если он заговорил о планах, то довольно скоро доберётся до моей скромной персоны.

Ну вот, пожалуйста:

— …защита кандидатской диссертации ассистента Цейслера запланирована на ноябрь — декабрь.

Тут все просыпаются и медленно поворачивают головы в мою сторону.

То, что мне нужно сказать, я знаю наизусть. Сто раз уже это говорил. Первые две главы готовы и даже отпечатаны, третья в черновике, а четвёртой и пятой ещё нет, но планируется, поскольку работа ведётся. А без четвёртой и пятой глав, то есть без экспериментального подтверждения первых трёх, мой дисер никому даром не нужен. Даже мне самому.

— …натурный эксперимент планировалось провести на заводе НПО «Спецстрой», но по причине смены руководства и последующего закрытия самого завода, этого сделать не удалось. Единственное, что тормозит защиту моей диссертации, это Отсутствие Экспериментальной Базы, — говорю я как можно отчётливее, — подтверждать же теоретические выкладки только лишь численным экспериментом считаю недостаточным…

— Ну а если вы не найдёте базу, так в девках и останетесь? — довольно едко прерывает меня профессор Бахтеяров.

— Вероятно, — безразлично отвечаю я.

— Знаете, Цейслер, у меня складывается впечатление, что вы нарочно затягиваете проведение эксперимента, поскольку, как бы это помягче сказать, не до конца уверены в результате…

— В результате я уверен, Сидор Михайлович.

— А в теоретической части?

— Более чем, Сидор Михайлович.

— Интересно, как можно быть таким уверенным, если вся ваша работа основана на более чем спорных выкладках… я бы на вашем месте, Цейслер, не был бы таким самонадеянным…

Я чувствую, как моё лицо постепенно становится тёплым, а ладони влажными. Я закипаю. А этот гад Бахтеяров, всё видит и радуется. Но нет, на этот раз ему меня не спровоцировать, не довести до белого каления, не будет этого. Хватит с меня прошлогодней аттестации, когда убийство профессора Бахтеярова ассистентом Цейслером на почве научно-технической несовместимости чуть не стало самой кровавой страницей (и без того, кстати, невесёлой) институтской истории.

«Этот человек — завистник, говорю я себе, он всю свою жизнь до зелёных соплей завидовал моему первому научному руководителю, моему дорогому Шефу, профессору Щетинкину, царство ему небесное. И даже теперь, после его смерти, завидует.

Завидует потому, что пока отсиживался в эвакуации, Щетинкин воевал в ополчении и остался жив; потому, что Щетинкин защитился в срок, а он проторчал в соискателях без малого десять лет; потому что Щетинкина публиковали за границей, а его нет; потому что Щетинкин лауреат, а он нет; и так далее, до бесконечности. Единственное что, без сомнения, греет его, Бахтеярова, душонку — это то, что Щетинкин умер, а он, Бахтеяров, ещё нет. Он живее всех живых, и теперь мстит мне, последнему аспиранту Щетинкина, потому что иначе просто не может».

Аутотренинг делает своё дело, и моё лицо расползается в издевательской ухмылке.

— Извините, Сидор Михайлович, откуда этот скепсис по поводу моих выкладок? Вы что, за время отпуска успели опровергнуть теорию профессора Щетинкина?

Услышав про Щетинкина, Бахтеяров встаёт в стойку. Теперь уже он — бык, а я матадор. Пусть оправдывается.

— У меня, Цейслер, между прочим, есть своя теория. И в ней поднимаются смежные вопросы, если вы не в курсе…

— У вас, Сидор Михайлович, разобран только один частный случай, из которого, к сожалению, мало чего следует, да и с чистотой эксперимента не всё гладко, насколько я помню.

— Вы сначала добейтесь в науке что-нибудь, молодой человек, а потом будете хвост задирать! — кричит Бахтеяров, вскакивая со стула. — На кафедре без году неделя, а уже ерепенится! Сопляк!

А вот это — признание собственного бессилия и моя полная победа. Я бы даже сказал, иппон. Удовлетворённый, я изображаю на лице полнейшее равнодушие к поверженному оппоненту.

— Давайте не будем отвлекаться, — перебивает его маленький, боящийся абсолютно всего, доцент Судьин, — давайте продолжим…

Мы с Бахтеяровым садимся, напоследок обдав друг друга молниями из глаз.