Стать дельфином

Владелец ранчо поначалу сопротивлялся: «Зачем ты усложняешь всем жизнь, Джерри? Ранчо было успешным и до тебя. Мы продавали лошадей в другие хозяйства и всем, кто в них нуждался. И покупателям было все равно, насколько породисты их покупки. Одним нужна просто тягловая сила, другим – забава для их отпрысков. Мы же не ферма для разведения высокопородистых особей. Мы – хозяйственники». На что Джерри возражал, что даже для сохранения высоких физических качеств необходимо поддерживать породу. Дворняги бывают разные, добавлял он. Одни становятся средством улучшения других пород, другие – лишь портят их.

В конце концов, владелец ранчо сдался и махнул рукой, дав Джерри полную свободу в управлении, что лишь пошло всему хозяйству на пользу. Джерри стал приобретать породистых лошадей. Немного, но с толком. Он построил отдельную конюшню для чистокровок – «пусть даже запах в их стойлах будет особый». Для немногочисленной когорты породистых и полупородистых лошадей приобретались самое лучшее сено и пищевые добавки. Они спали на самых мягких и ароматных опилках. А вода в их поилках была самая полезная и чистая. Дело дошло до того, что Джерри заставил конюхов, приставленных к «особой» конюшне, принимать душ как минимум дважды в день и запрещал им входить в нее, не сменив сапог. Конюхи даже не противились этой причуде Управляющего – к тому времени у них значительно выросли зарплаты и улучшились условия труда. Они, конечно, посмеивались между собой над «заскоками босса», но в глубине души соглашались, что Джерри – настоящий Мужик, прирожденный Лошадник и заслуживает всяческого уважения.

Через пять лет на ранчо уже было три ахалтекинца, пять арабов, семь орловских рысаков и пять английских скаковых – все чистых кровей. Это было весьма дорогостоящее предприятие. Чтобы не подкосить все хозяйство, Джерри начал сдавать лошадей в аренду, в основном, для верховой езды. Мало-помалу, это стало окупаться, и владелец ранчо приобрел ложу на одном из самых престижных калифорнийских ипподромов. И считал особым шиком появляться там в сопровождении Джерри, который с годами лишь приобрел еще больше мужского шарма и несколько вальяжной уверенности.

Да, это было еще то зрелище: небольшого роста, слегка сутуловатый, с редкой растительностью на голове, с бледной, не способной к загару коже, усыпанной миллионами веснушек, и такими же бледными выцветшими светло-голубыми глазами господин лет шестидесяти пяти, медленно семеня и пошаркивая, проходил в ложу. И вслед за ним в ложе появлялся высокий, статный Аполлоно-Геркулесо-Давид, с годами прибавивший к своей внешности и харизме еще и властные черты Зевса, пронзая пространство аквамариново-серыми глазами и гордо поворачивая голову с буйной шевелюрой… под восторженные взгляды многочисленных дам и не только.

По правде говоря, Джерри старался избегать этой сомнительной, по его представлениям, чести сопровождение владельца ранчо на ипподроме. Во-первых, это отнимало у него массу столь ценного времени, которое Джерри с большим удовольствием потратил бы на общение с Океаном и Доской. Во-вторых, ему было жалко лошадей, которых нещадно пинали в бока, дергали за уздцы и хлестали прутами невзрачные, малорослые и щуплые, словно подростки, жокеи. Джерри старался не обращать на все это внимание, но в душе каждый раз испытывал саднящее чувство вины перед лошадьми и потому никогда не заглядывал в конюшни после забегов.

Но, как это часто бывает, именно на ипподроме, среди человеческой суеты, алчности и азарта, среди запаха лошадиного пота и навоза, чудесным купажем смешивающимся с ароматами дорогого парфюма и сигарного дыма, Джерри встретился взглядом с той, которую спустя несколько месяцев он назвал своей Миссис Дуглас.