– Ты
Я надеваю наушники и врубаю «Малолетнюю шлюшку» Кортни Лав. Корни сбежала из дома в четырнадцать лет и работала стриптизершей – и с ней
Их спор продолжается всю неделю. Мама упрямо твердит, что мне надо окончить школу и получить аттестат. Папа ей возражает:
– Дай ей жить своей жизнью, Энджи.
Мама сердито перебирает накопившиеся неоплаченные счета и бормочет себе под нос, что мне надо учиться, а не «блядствовать с целой толпой наркоманствующих уродов».
Я сижу в своей комнате, пишу рецензии и обзоры – спускаюсь на кухню лишь для того, чтобы заварить себе чай, со всем возможным достоинством оскорбленной невинности, не находящей поддержки и понимания в собственном доме.
В конце концов после недели упорных боев мама сдается.
– Ладно, пусть будет по-вашему, – говорит она. – Но если что, пеняйте на себя. И не говорите, что я вас не предупреждала. – Она обращается к папе: – По-моему, ты недостаточно все продумал. Все сложнее, чем тебе кажется. Джоанне будет непросто взвалить на себя такую ношу.
Я с радостным воплем бросаюсь к маме и обнимаю ее. Потом обнимаю и папу – гораздо дольше.
– Честное слово, у меня все получится! – говорю я. – И хорошо будет
– Если я и пойду на войну, то это будет исключительно классовая борьба, – говорит папа и цитирует свою любимую реплику из фильма: – Твой папа был бы не прочь расстрелять королевскую семью и отправить на каторгу всех, кто ходил в частные школы. Твой папа – идеалист.
Немного подумав, он добавляет:
– Хотя от бренди я бы не отказался.
И кажется, бренди светит ему даже раньше, чем мы думали. На следующий день звонит Кенни и говорит:
– Мои поздравления, Уайльд. На следующей неделе ты летишь в Дублин брать интервью у Джона Кайта.
11
Я сижу в самолете. Я В САМОЛЕТЕ. Я впервые в жизни лечу в самолете. Разумеется, я не скажу Эду Эдвардсу, что никогда не летала на самолетах. Эд Эдвардс – это пресс-секретарь студии звукозаписи, с которой сотрудничает легендарный валлийский пропойца и дебошир Джон Кайт. Я не хочу, чтобы Эд Эдвардс меня жалел. Не хочу, чтобы он видел, какое у меня бывает лицо, когда я делаю что-то впервые. Не хочу, чтобы за мной наблюдали, когда я
Удивительно, но родители совершенно спокойно отпустили меня в Ирландию без присмотра. Мама сказала:
– Ты летишь за границу совсем одна и будешь общаться со всякими рок-музыкантами? Как-то мне это не нравится. Ты сама представляешь,
Но я показала ей интервью с Джоном Кайтом, где он рассуждал о социальном обеспечении, о «Beatles» и о своих любимых сортах печенья. Мама хмыкнула и сказала:
– А, так он не
Папу интересовало совсем другое.
– Тебя поселят в хорошем отеле? Ты летишь первым классом? Тебе оплатят такси из аэропорта? Да, студии звукозаписи… Наша всеобщая щедрая мамочка.
Когда он узнал, что студия Джона Кайта выделяет почти пятьсот фунтов на мою командировку в Ирландию, он согласился, что мне надо ехать.
– Чем больше компания тебя ценит, тем больше она на тебя потратит, – вполне резонно заметил он, закурив сигарету. – Вряд ли они скормят тебя голодным волкам, если ты им обошлась в полштуки.
И вот я сижу в самолете. Только я, со своим крошечным рюкзачком. Я лечу за границу. Радостно думаю про себя, что на прошлой неделе мои теперь уже бывшие одноклассники тоже впервые поехали за границу: во Францию по обмену учащимися. Эмме Паджетт досталась семья, где ее поселили в одной комнате с двенадцатилетней девчонкой, постоянно твердящей «Джон Клиз» с «аристократично-английским» акцентом, и где на завтрак едят бутерброды с салями и сыром. Ее письмо прямо-таки пышет негодованием.
«Мы все пошли в город искать кукурузные хлопья. Тим Хьюли расплакался», – написала она, явно не без злорадства.
Меня же, напротив, поселят в отеле с