Стать Джоанной Морриган

Из одного только первого абзаца я узнаю, что одна из поклонниц в Германии подарила Джону цепочку с подвеской – крест с распятием, и «очень вовремя, я тут неожиданно чуть не откинул копыта, и пришлось срочно активизировать мой склеротический католицизм», – Джон написал новую песню под воздействием психотропных грибов, «Пополняем словарный запас», и набил на своем рыхлом бледном предплечье маленькую татуху с изображением валлийского дракона, хотя «если честно, салон, куда мы пошли, был не лучшим из всех возможных, и дракон больше похож на удлиненную кошку с экземой».

Но в основном в интервью говорится о классовых противоречиях. Теперь это модная тема. Всех знаменитостей спрашивают, что они думают о кризисной экономической ситуации, о социальной политике государства, о пособиях для неимущих и о проблеме бедности в целом. Каждого просят обозначить свою позицию.

И теперь эти вопросы были заданы Джону Кайту – простому валлийскому парню из рабочей семьи, запойному пьянице и балагуру – в интервью, взятом для «D&ME» Тони Ричем. Я читаю ответы Джона, сидя в Центральной библиотеке, под шум дождя за окном.

«Между бедными и богатыми есть одно большое различие», – говорит Кайт, затягиваясь сигаретой. Мы сидим в баре, сейчас время обеда. Джон Кайт всегда, если не указано иное, курит сигарету в баре во время обеда.

Богатые, они не плохие, как вам скажут многие мои собратья. Я знал богатых людей – я пел на их яхтах, – они вовсе не злые и не зловредные. Они вовсе не ненавидят бедных. И они очень неглупые – во всяком случае, не глупее бедных. Как бы мне ни нравилась мысль, что правящий класс – сплошные придурки и неумехи, не способные даже надеть носки без помощи няньки, на самом деле они не такие. Они строят банки, заключают сделки и вырабатывают политику – и вполне компетентно.

Нет. Основное различие между бедными и богатыми заключается в том, что богатые – люди беспечные. Они твердо убеждены, что с ними ничего плохого случиться не может. Они рождаются в мягкой, ласковой оболочке беспечности – как ребенок рождается с лануго, – и она никогда не сотрется от счета, который нечем оплачивать; от ребенка, которому ты не можешь дать надлежащее образование; от дома, откуда ты съедешь в ночлежку, потому что тебе не по силам платить коммуналку.

Их жизни всегда одинаковы, из поколения в поколение. Ни одно социальное потрясение их не затронет. Крепкому среднему классу все нипочем. Что самое худшее из того, что им может сделать правительство? Поднимет налоги до 90 процентов и прекратит вывозить из контейнеров мусор? Но ты сам и все твое окружение – все равно будете пить вино. Разве что чуть подешевле. И все равно будете ездить в отпуск. Разве что чуть поближе. И все равно расплатитесь по ипотеке. Разве что чуточку позже.

А теперь возьмем бедных. Что самое худшее из того, что им может сделать правительство? Отменит бесплатное медицинское обслуживание – при отсутствии возможности обратиться в платные клиники. Отменит бесплатное среднее образование – при отсутствии возможности определить детей в частную школу. Выкинет тебя из дома, не предоставив в обмен никакого жилья. Когда средний класс возмущается социальной политикой государства, речь идет об их «плюшках», о налоговых льготах и инвестициях. Когда бедные возмущаются социальной политикой государства, они борются за выживание.

Для бедных политика всегда важнее. Всегда. Вот почему мы бастуем, и выходим на митинги, и впадаем в отчаяние, когда наша молодежь не ходит голосовать. Вот почему и считается, что бедным чужды возвышенные устремления. Мы – приземленные, простые люди. Никакой нам классической музыки – никаких исторических памятников, никаких отреставрированных старинных напольных покрытий. Мы не испытываем ностальгии. Не тоскуем о дне вчерашнем. Мы не любим вспоминать о прошлом. Не любим, когда нам напоминают о прошлом. Потому что ничего хорошего в прошлом не было: сплошная смерть в шахтах и прозябание в трущобах, поголовная безграмотность и отсутствие избирательных прав. Никакого достоинства. Только отчаяние. Вот почему настоящее и будущее – для бедняков. Вот наше место во времени: выживаешь, как можешь, сейчас и надеешься, что потом будет лучше. Мы живем здесь и сейчас – ради наших стремительных, сиюминутных, маленьких радостей, чтобы хоть как-то себя подбодрить: сахар в чай, сигарета, новая быстрая песня по радио.

Когда общаешься с бедными, всегда следует помнить, что, для того чтобы куда-то пробиться, людям из неблагополучных районов нужно в десять раз больше усилий. Это чудо, что люди из бедных кварталов с неудачным почтовым индексом могут хотя бы куда-то пробиться, дружище. Это чудо, что они вообще что-то делают».

Кайт, как всегда, напивается по ходу интервью, и дальше все уже не так серьезно. Настроение поднимается. Джон говорит о предстоящих гастролях в Европе. И как он взял шефство над ленивцем в Лондонском зоопарке («Внешне мы с ним похожи один в один. Я надеюсь, что, если бы мы с ним поменялись местами, он бы тоже проникся ко мне симпатией»).