Стать экологичным

Не только поборники — благодетели — неолитического общества держат курс в сторону от лавирования. Те, кто вроде бы должны находиться по другую сторону разделительной полосы, а именно «глубокие экологисты» и анархо-примитивисты, тоже всего лишь воспроизводят агрологистику и ее вредное понятие Природы, идею о радикальном различии между людьми и нелюдьми́, поскольку считают необходимым видеть в человеческом социальном пространстве войну против таких вещей, как «сорняки» и «болезни», — ведь их теории радикальной дистанции от нормы всё еще строятся на том, что норма и правда служит нормой. Все эти подходы по-прежнему ориентируются на бинарную оппозицию. Подобные понятия различия как жесткого разделения людей и нелюде́й свойственны именно агрологистике, стратегии выживания любой ценой, которая появилась в начале голоцена и создала петли обратной связи, которые более чем известны нам в силу События Массового Шестого Вымирания, то есть того факта, что, в частности, пятьдесят процентов живых существ, которых биология называет животными (противопоставляемыми, кстати говоря, грибам и вирусам), были стерты с лица земли антропогенным глобальным потеплением в последние пятьдесят лет. Экологическая мысль требует различия иного рода. Конечно, совершенно очевидно, что слизень отличается от панды. Но отличается он так, как может отличаться дальний родственник, а не в смысле белого и черного, различия «здесь» и «там» или добра и зла.

На самом деле было бы слишком легко демонтировать философское основание нашего «мира» (или «цивилизации»). Без такого основания он бы просто рухнул. Единственная вещь, которая мешает нам пойти на это, — привычные инвестиции в мир, заметные по сопротивлению ветровым электростанциям: нам нравится, когда наша энергия остается невидимой, когда она запрятана в подземные трубы, ведь только так можно наслаждаться видами. Простого упоминания о переменах в нашей системе энергообеспечения уже достаточно, чтобы воскресить призрак сконструированности нашей так называемой Природы. Подумайте о птицах, которых убьет турбинами! (Подумайте о целых видах, которые были стерты с лица земли потому, что турбин не было. Да и могут ли птицы «полностью адаптироваться» к нефтепроводам?) Подумайте о снах, которые мы потревожим! Всё время мы только и делали, что настраивали мир на антропоцентрические тона, то есть отграничивали пространство настраивания. Возможно, нам придется учить птиц настраиваться на ветряки, а это такая морока. Мы хотим, чтобы в нашем статичном танатологическом мире нам было уютно.

Смерть, как отметил Фрейд, уютна: напряжение между вещью и существами, шныряющими вокруг нее, снижается до нуля. Клеточная стенка прорывается, и внутреннее содержимое клетки выливается в окружающую среду. Бокал лопается, и различие между ним и окружающим пространством исчезает. Беспокойство и чувство жути вызывает как раз-таки жизнь, все эти энергии, струящиеся вокруг, обмены между внутренней средой организма и внешней, обмены организмов — в любом возможном физическом и метафорическом (а также метафизическом) смысле слова. Смерть же означает либо полное небытие, либо непрерывное повторение одного и того же, кружение по кругу, как в вечном двигателе, — вот что я имею в виду. Часто смерти очень много в поп-композициях, поскольку смерть — нечто весьма гладкое, легко усвояемое; когда я говорю о смерти в поп-музыке, я имею в виду совершенно очевидные, но кажущиеся многим тусклыми правильные ритмы в размере четыре четверти, все эти навязчивые мелодии, на которые так легко подсаживаешься. И художник может либо обмануть смерть, либо сам стать смертью. Многие поп-певцы суть воплощения смерти, поскольку смерть всегда выходит в чарты. Не путайте сентиментальную лирику и танцевальные мелодии с жизнью. Горячечное, маниакальное повторение и есть то, что Фрейд называет влечением к смерти. Песни такого типа пытаются раздробить энергии жизни на аккуратные пакетики смерти. С такой точки зрения проблема некоторых разновидностей поп-музыки не в низком или плохом вкусе. Проблема в том, что это смерть, умеренно (но не слишком) разогретая, чтобы приобрести вкус. Смерть достаточно сильна и убедительна; тогда как жизнь хрупка и непостоянна. Раковые клетки маниакальны, они могут воспроизводиться (повторять себя) намного лучше обычных клеток, то есть они живее нормальных клеток, и именно поэтому они вас убивают.