Стать японцем

Гоббс и подавляющее большинство европейских мыслителей и ученых брезгливо почитали этикетность за «малое» и несущественное перед лицом тех великих проблем, которые стоят перед человечеством. В их понимании, которое имеет своим истоком христианство, тело — это источник греховности и всего лишь временная «оболочка», вместилище вечной души. И. А. Гончаров, побывавший в Японии в 1853—1854 гг. и еще не успевший написать «Обломова», был чрезвычайно раздражен тем, какое огромное внимание уделяли японцы церемонии встречи местных чиновников и русских моряков (порядок рассадки, где располагаться — на полу или на стульях, входить в залу в обуви или разутыми и т. п.). «Ну сделайте милость, скажите, что делать с таким народом? А надо говорить о деле. Дай бог терпение! Вот что значит запереться от всех: незаметно в детство впадешь»². «Дело» же заключалось в том, чтобы заставить Японию открыть свои порты для европейских пароходов и за счет этого приобщиться к «прогрессу».

В соответствии с этой генеральной линией, когда телесное (включая этикетное) признается предметом «неважным», из всех телесных органов только головной мозг («голова»), продуцирующий «мысль», признается действительно значимым. Складывается (сложилась) парадоксальная ситуация: то, что являлось чрезвычайно важным для самих носителей культуры, то, чему они посвящали бесчисленные сочинения, объявляется нами фактором третьестепенной значимости. И все-таки теперь становится ясно, что этикетность (церемониальность) поведения, переживание телесности, «воспитание» и обучение тела являются мощнейшим инструментом социализации, управления и мобилизации.

В этой связи важнейшим и недостаточно отрефлексиро-ванным вопросом является «принадлежность» тела. Обладает ли человек «распорядительными полномочиями» по отношению к собственному телу? Ответ на него кажется современному человеку самоочевидным, но это не так. На самом деле тело не принадлежало человеку почти никогда, оно лишь меняло своих «хозяев». В европейской (христианской) культуре тело принадлежит (принадлежало) прежде всего Богу. Могло оно принадлежать и главе семейства, и помещику, и сюзерену, и государству, но вплоть до XX в. его главным референтом оставался все-таки христианский Бог. Именно поэтому в этих странах (культурах) с таким осуждением относились к самоубийству: тело дал тебе Бог, следовательно, только он и может лишить тебя его.

Версия ответа на вопрос о принадлежности тела для Японии состоит в том, что в процессе историко-культурного развития тело могло в разные эпохи принадлежать сюзерену, родителям, императору (варианты последнего: государству, родине, народу). При этом степень принадлежности тела соответствующему «владельцу» была существенно выше, чем в Европе. Вопрос о свободе воли и тела в японской культуре и истории попросту не обсуждался. Те же «несознательные» и малочисленные личности, которые считали тело своей собственной принадлежностью, подвергались суровой критике, объявлялись эгоистами, индивидуалистами, отщепенцами. Понимание тела не как собственности самого человека, а как инструмента служения, переживание слиянности с общественным «организмом» (институтом) может приводить к осознанию малой ценности собственного тела, провоцирует жертвенность (вплоть до добровольной смерти). Такое понимание хорошо видно на всех этапах японской истории и реализуется в конкретных событиях. При таком подходе, однако, возможна и другая телесная поведенческая модель. В мирных условиях, когда тело служит прежде всего родителям (а именно так обстояло дело в эпоху Токугава, 1603—1868), от него требуется долгожительство и, следовательно, к телу относятся чрезвычайно бережливо, максимально продлевая его жизнь. Такой вариант тоже был реализован в японской истории.

Определение принадлежности тела имеет важнейшее последствие и в области демографии. Обладание каким-то «богатством» (ресурсом) предполагает усилия по его наращиванию. Во всяком случае, так обычно происходило вплоть до новейшего времени. Когда тело японца принадлежало семье, государство не вмешивалось в репродуктивный процесс, и сама семья определяла желаемое количество детей. Когда в конце XIX — первой половине XX в. произошла «национализация» тела, государство стало поощрят^ рождаемость, что привело к относительному перенаселению и способствовало активизации экспансионистских устремлений Японии.