Стать огнем

О крыжовнике Нюраня слыхом не слыхивала, но уже знала, что «колок» называют бодливую корову или козу. Надо постараться, чтобы напавшее на тебя животное поранило только палец. Оказывается, «колок» – это еще и колючка.

«Кутырка» – нога («Дохтор, нимаху на кутырку стать!»). «Ямки» – ухват, «вожба» – оглобля, «клёпки» – ресницы, «захолод» – студень, и так далее. У них сарафан почему-то называется «шубки», женский полушубок – «кубанка», а «кубатка» – хлеб, испеченный в домашней печи.

Невольно вспоминался Василий Кузьмич, нередко попадавший впросак из-за незнания сибирского говора. Нюране свой говор казался правильным, а речь курян – дремучей.

– Дикие люди, – возмущалась она, – анбар называют инбаром!

– Строго говоря, – улыбалась Ольга Ивановна, – правильное произношение – «амбар».

Анна Еремеевна в хорошем настроении насмешничала над кундюбой (нерадивой, медлительной) Евдокией, передразнивая курский говор: «Дуськя! Бяри вядро, няси у клеть. Твой Колькя чайкю ящё не апился?»

Нюраня постоянно вспоминала Сибирь как край всеобщего благоденствия и порядка: «Да у нас в Сибири такого отродясь… В Сибири вас бы на смех подняли… В Сибири соломой и скотное жилье не кроют, а вы тут хаты…» – и получила прозвище Сибирячка. Ей не очень верили, когда она расписывала сытое сибирское житье, – в представлении курян то были края суровые, каторжные.

Однажды Анна Еремеевна прибежала к Ольге Ивановне со слезами:

– Они меня называют «во́рог Сибирячка»!

– «Во́рог», – улыбнулась акушерка, – означает не только «враг», но и «лекарь, знахарь». Меня в свое время тоже шокировало, когда приходили с заявлениями: «Был на селе во́рог, травми личиль, малитви. Преставлсь». Можете гордиться своим званием.

Экстерном сдать экзамены на медсестру в курском медицинском техникуме Нюраня не решилась. Зачеты требовалось получить по тридцати предметам: от латинского языка до венерических заболеваний. Некоторые названия ей вообще ничего не говорили. «Десмургия и механургия» – что оно такое? Оказалось, правила лечения ран, наложения повязок и вправления вывихов. Как раз то, что она умела делать лучше всего – руками; объяснить и описать свои действия правильными терминами не могла. Названия вроде «патологическая анатомия», «эпидемиология» или «бактериология» ставили ее в тупик. Заниматься с Ольгой Ивановной не получилось, при огромном потоке больных просто не оставалось сил и времени. Но самое главное – у Нюрани не было паспорта или какого-то другого удостоверения личности.

Доктора в их больничку так и не прислали. Нехватка врачей в области была отчаянной. Поэтому в тридцать пятом году было решено открыть в Курске мединститут. Ударными темпами достраивали и перестраивали ту самую тюрьму, которая напугала Нюраню в первый день прибытия. По районам агитировали фельдшеров и акушерок поступать в институт. Нюраня не могла претендовать из-за отсутствия документов, хотя учиться желала страстно.

Весной к ним по жалобе явился сотрудник НКВД. Ольга Ивановна из прошлой жизни вынесла необоримый страх перед представителями власти с наганами. Нюраня не боялась никого и ничего. Да и кляузу накатал один из Нюраниных пациентов.

Она уже не называла всех подряд больных «миленькими» и «голубчиками», не уговаривала, точно дитяток, потерпеть. Лекарский инстинкт, чуткое восприятие посторонней боли научили с каждым разговаривать по-разному.

Тот мужик стонал безостановочно от раны на бедре. Заехали ему косой, но не глубоко, зашивать не потребовалось. Нюраня царапину обрабатывала, дядька от каждого прикосновения верещал как поросенок.

– Что ты, дядя, блажишь, дергаешься от ерундовой боли? Заставь тебя рожать, перенести муки, которые твоя жена сдюжила, – наверное, отгрыз бы свой уд, сжевал да проглотил. Ерой колфозного труда! – обругала его Нюраня.

Они, куряне, всеобщей коллективизации новые труженики, так говорили: вместо «колхоз» – «колфоз». И дядя был «колфозным» бригадиром, мелким начальником. Мелкие всегда самые гадостные. Кляузу накатал, хотя к Нюране регулярно на перевязки являлся, но она его в конец очереди ставила.

– Есть мнение, – говорил проверяющий, – что вы оказываете помощь, вам по рангу не положенную. – Он заглянул в блокнот, картинно распахнутый на столе, и прочитал: – Врачебную. А по-вашему медицинскому статусу обязаны только доврачебную!

– Вы совершенно правы, – бледные губы Ольги Ивановны задрожали. Под столом она теребила носовой платочек. – Но если мы не можем отказать… конечно, если не можем…

Нюраню батистовый платочек Ольги Ивановны, утирочка носовая, которой она дорожила, потому что там инициалы погибшего мужа были вышиты, а теперь на нитки рвала, взбесил.

– Ах, тудыть-растудыть! – вскочила Нюраня. – Как вас?

– Емельян Афанасьевич Пирогов. Я уже представлялся.

– Пошли! Представлялся он!

Нюраня схватила его за плечо, оторвала от стула, поволокла к выходу из комнаты. Емельян Афанасьевич был крепким мужиком, но и Нюраня не из слабых. Китель его вздернулся, и воротник наполз на лицо.

У двери Емельян Афанасьевич все-таки вырвался, одернул китель и рявкнул:

– Что вы себе позволяете?!