Стать себе Богом

Училась она давно, как и большинство, не зная толком, зачем, а, проработав с год по специальности, не выдержала. Морги ломились от огнестрелов, коренастые, коротко стриженые ребята привозили окоченевшие трупы и за полсотни долларов требовали протокол вскрытия. За столом дрожали руки, страх лез под воротник, а кругом — грязь, зимой — холод, летом — мухи, и вечно пьяные санитары, липнущие, как тени, в свете ультрафиолетовых ламп.

И Ольга устроилась библиотекарем. Думала на месяц-другой, а задержалась на одиннадцать лет. Работа ей нравится, только вот коллектив женский, и, когда она приходит в тёмных очках, прикрывая оплывший синяк, у неё хихикают за спиной.

Весь вечер Ольга просидела зарёванная, уткнувшись в стену, а, когда пришёл муж, выложила всё.

«Надо служить! — злорадно отрезал он, закрываясь в своей комнате. — Родине нужны герои».

Схватив за поводок собаку, Ольга выскочила на улицу.

Родители у неё умерли, а родственники навещали в год по обещанию. «Некому заступиться за сироту», — криво усмехалась она. И часто вспоминала, как в детстве её отправляли на дачу, где сквозь дыру в заборе она видела, как сосед режет кур. Безголовые, те бегали по двору, стуча крыльями о землю, пачкали кровью белоснежные перья. А другие, кудахча, ловко отскакивали в сторону, продолжая клевать зерно.

Ольга курила на лавочке, подставляя щёки осеннему ветру. Топча сочившуюся грязь, из церкви возвращалась соседка, которая со вздохом кивнула. К тому, что на свете все судьи, Ольга привыкла, но тут ей сделалось стыдно.

«Надо звонить Жоре», — несколько раз повторила она, кусая губы.

Георгий Лукьянов, бывший сокурсник, держал частную клинику. Когда-то он ухаживал за Ольгой, дарил после лекций цветы, а к четвёртому курсу, бледнея, сделал предложение. Но Ольга отказала. Гремя на кухне посудой, она теперь часто вспоминает тот день, и ей кажется, что её нарочно подтолкнули, заставив оставшуюся жизнь кусать локти.

«Приезжай, обкашляем», — хрипло отозвался Жора.

Всю ночь Ольга беспокойно ворочалась, накрываясь с головой одеялом, видела во сне Чечню, и её дразнил голос Требенько: «Она там, она там — патологоанатом!»

А утром, схватив сумочку, полетела к приятелю. В подъезде у Жоры были видеокамеры, и Ольга, чувствуя на спине их взгляд, дважды ошиблась, набирая домофон.

А ты не изменилась, — щурился спросонья Жора.

Ольга это и сама знала. В юности она занималась

спортом, и этим продлила бабий век. Но ей было всё равно приятно, и, утопая в кресле, она без страха рассказала про звонок.

Да уж, весёлого мало, — вдруг протянул Жора. — Воякам только попадись.

У Ольги ёкнуло сердце. Кресло стало вдруг раскалённой сковородкой.

Что же делать? — вытянулась она, как струна.

Деньги есть?

Ольга густо покраснела.

Пл-о-хо, — опять протянул он, отворачиваясь к окну.

Хмурое небо липло к земле, накалываясь на голые

деревья. Доносилась ругань, машины обливали грязью, и прохожие жались к домам.

Оправив юбку, Ольга поднялась и неверными шагами направилась к выходу.

Одних время укрывает одеялом — других выгоняет на мороз. «В зените жестокое солнце, и люди под ним — без тени сострадания!» — часто повторяет ей набожная соседка, спуская на нос очки. Она предлагает сходить в церковь, но Ольга не верит в другую жизнь, ей и эта не по силам.

Как в спасательный круг, Ольга вцепилась в сумочку, но по дороге расплакалась.

Пойми, Жорик, — уткнулась она ему в халат. — Оттуда здоровенные мужики возвращаются, будто с иглы слезают…

А зачем мне понимать? — с философским равнодушием заметил Жора, глядя поверх неё на холёные ногти. — Мне туда не ехать.

Однако, хватив через край, похлопал по плечу:

Ну-ну, Москва слезам не верит.

Они стояли посреди комнаты, а мимо плыло прошлое. Достав платок, Ольга стала промокать тушь. Пристально взглянув, Жора вдруг стиснул ей запястье и быстро зашептал:

Послушай, а ведь у меня тоже камень на шее. Сын- инвалид, в коляске, ровесник твоему. — У него дрогнул голос. — Соками налился, а с этим делом ничего не получается: и врачей приводил, и шлюх.

Поражённая, Ольга отстранилась.

Да я, собственно, не настаиваю, — деланно зевнул Жора. — Просто друзьям помогать надо. Один только раз.

Он прошёлся по комнате, закурил.

А ты думаешь, мне легко? — кивнул он на запертую дверь. — Мать в европах, а я с ним, как папа карла, — он глубоко затянулся, задравшийся рукав обнажил татуировку. — Короче, решайся: ты — мне, я — тебе.

И Ольга поняла, что Жорик мстит за отвергнутую любовь.

Она опять вспомнила окровавленную курицу и, ничего не говоря, отправилась в ванную, доставая на ходу губную помаду.

На другой день в женской консультации при Жориной клинике она получила справку, которую отнесла в военкомат.

А через три месяца раздался звонок.

«Вы нам справочку приносили о беременности, — напомнили из военкомата. — Так вот через недельку занесите подтверждение. А то у нас очередной набор».

«Жён отправляйте!» — огрызнулась про себя Ольга.