Чтобы добраться до дельты и ключевых знаний, я должна была разобраться со стыдом, идентичностью, критикой и ностальгией. Это все пересекается с темой устойчивости к стыду. В своих предыдущих книгах я говорила о четырех элементах устойчивости к стыду, которые обнаружились в моих исследованиях. Люди с высоким уровнем устойчивости к стыду:
Понимают, что такое стыд, и знают, какие сообщения и ожидания вызывает у них чувство стыда.
Практикуют критическое осознание, проверяя на соответствие реальности сообщения и ожидания, утверждающие, будто несовершенство означает недостаточность.
Протягивают руку и делятся своими историями с людьми, которым доверяют.
Говорят о чувстве стыда вслух; используют слово «стыд»; говорят о том, как себя чувствуют, и просят то, что им нужно.
В процессе проверки на соответствие реальности сообщений, которые вызывают стыд, нам часто приходится разбираться в личности, этике и стереотипах. Мы также должны понять, насколько глубоки наши ожидания, где их корни – в ностальгии или в опасной практике сравнения положения вещей с отредактированной версией того, «как должно быть».
Разбираемся с самоопределением
Я очень люблю штат Техас, но это такая странная любовь, что обсуждать я ее могу только с совершеннолетними.
Самоопределение – это основа процесса подъема после падения. Чтобы быть искренними, мы должны быть цельными. Чтобы принять и любить себя такими, какие мы есть, мы должны воссоединиться с теми своими частями, которые мы от себя отрезали. Мы должны вернуть себе все части, от которых отказались. Карл Юнг назвал это
В своей книге Finding Meaning in the Second Half of Life («Обретение смысла во второй половине жизни») юнгианский аналитик Джеймс Холлис пишет: «Пожалуй, наиболее весомый вклад Юнга – его идея
Одна из самых больших трудностей, с которыми я столкнулась в процессе своего становления, состояла в том, чтобы признать, что я не такая, какой сама себя представляю. С 9-го класса я хотела отказаться от своей «техасской личности». Я хотела быть похожей на Энни Холл[15]
. Я мечтала, что однажды буду умной женщиной, которая живет в нью-йоркском районе Сохо и каждую неделю ходит на прием к дорогому психоаналитику. Я хотела быть эрудированной, стильной, модной и умной.Но, как выясняется, у меня больше общего с Энни Оукли[16]
, чем с Энни Холл. Я ругаюсь, коверкаю слова и путаю понятия. Я могу назвать холодильник морозильником, а раковину мне удобнее называть мойкой. Я выросла, охотясь на оленей и стреляя по тарелочкам. Я не понимаю, зачем строить длинные фразы и не использовать простые разговорные слова, которые отнимают меньше времени и всем понятны. И, как (в целом справедливо) указала Памела, я могу ошибаться с ударением.Как-то я получила письмо с просьбой перестать использовать фразы, которые предполагают «насилие над животными». Учитывая мою брезгливость и низкую толерантность к насилию, я была в шоке, но тем не менее вспомнила, что однажды в своем выступлении перед большой аудиторией, кажется, рассказала историю, в которой было что-то вроде: «Мы очень торопились, дети капризничали и не желали одеваться, и я носилась по дому как курица без головы. Когда Чарли отказался поднять руки, чтобы я натянула на него футболку, я уже была вымотана морально и почувствовала себя, как только что освежеванный кролик». Я признаю, что это звучит довольно грубо. Но, честно говоря, вы такие вещи даже не заметите, если слышали их все свое детство. И конечно, никто не представляет себе ни курицу без головы, ни освежеванного кролика, когда так говорит.