Стать смыслом его жизни

— Вера Петровна, вас заведующий вызывает.

Вызов к завотделением не сулил ничего хорошего.

— Я сейчас вернусь, Галина Алексеевна, — сказала Вера, выходя из кабинета.

Завотделением, Антон Семенович Борисов, высокий плотный шестидесятилетний мужчина, сидел за столом и что-то писал.

— Вызывали? — спросила Вера, заходя в кабинет.

— Здравствуйте, Вера Петровна, — он строго посмотрел на нее поверх очков.

— Ой, извините, здравствуйте, — смутилась Вера.

— Да вы садитесь, садитесь, — он жестом указал на стул.

Вера села, чувствуя, что разговор будет серьезный.

— Что ж это вы, Вера Петровна, пропускаете пятиминутку? — выдержав значительную паузу, спросил Борисов.

— Я была в хирургии…

— Так вот, жалоба на вас поступила. От матери… — он начал искать что-то на столе.

— Иванченко? — подсказала Вера.

— Вот-вот, Иванченко. Эта самая гражданка Иванченко заявила, что, по-вашему, ее дочь в стационарном лечении не нуждается и мать должна ее забрать домой, — он снова посмотрел на Веру поверх очков.

— Антон Семенович, но ведь Даша Иванченко действительно вполне может лечиться на дневном стационаре, а еще лучше дома. У девочки синдром нарушения внимательности с гиперактивностью, сейчас эти симптомы в той или иной мере можно найти как минимум у десяти процентов детей, но это же не значит…

— Эх, молодо-зелено! — покачал головой Борисов.

— Антон Семенович, — Вера нервно накручивала на палец волосы, — вы понимаете, я считаю, что таким детям лучше дать бегать по улице, спортом заниматься до изнеможения, вот и станут поспокойнее. А у нас — гулять их не выпускают, психостимуляторы и нейролептики — вот и все лечение. Я понимаю, шизофрения, биполярное расстройство… Но ребята типа Даши… Все, что им нужно, — материнская любовь и забота.

— А вы предлагаете отказаться от отработанных методик и испытывать на пациентах новые препараты? — главный насупился и стал постукивать пальцами по столу. — А еще, может быть, заключить провизорские договора с фармакологическими компаниями и впаривать родителям всякую туфту? — последние слова показались Вере такими нелепыми, что она невольно улыбнулась. — Вот то-то, улыбаешься.

Переход на «ты» означал, что официальная часть разговора окончилась.

— А по поводу Иванченко, — продолжал Борисов, — неужели не видно, что она разочарована в своем ребенке, устала от него? Нет у нее сил на любовь, не осталось. Девочке гораздо лучше здесь, в больнице, чем дома. Опять же, у нас какой менталитет? Сдал в стационар больного ребенка, а забрать должен здорового. А ты ей недолеченного хочешь отдать. Непорядок. Отсюда и недовольство, жалобы.

— А Петров? Вова Петров? Ведь он же был здоров, когда его выписывали, абсолютно нормальный ребенок…

— А ты спроси у его матери, любит ли она своего сына.

— Она просто убита горем… Ой, — Вера вспомнила, что оставила женщину в кабинете, — можно мне идти?

— Я еще не договорил. Тут звонили из облздравотдела, выделили нам путевку на курсы психореаниматологии, на шесть месяцев. Тебе не нравится, как мы лечим больных, вот и поезжай, поучись.

— Антон Семенович, — растерялась Вера, — да я разве… А как же…

— Не вздумай отказаться! Иди.

Мать Петрова сидела в той же позе, в какой Вера ее оставила.

— Галина Алексеевна! — окликнула ее Вера.

Женщина вздрогнула, подняла глаза. Казалось, она не могла понять, где находится.

— Не переживайте, я уверена, все будет хорошо. Главное — верить в это. Вы ведь любите своего сына?

Она почувствовала, как женщина внутренне напряглась.

— Любите? — растерянно повторила Вера.

— Какое твое дело? Своих заведи сначала! — Петрова вскочила и выбежала из кабинетика, хлопнув дверью.

Вера догнала ее возле выходной двери — выйти из отделения можно было при помощи ключа, имевшегося только у медперсонала. Женщина ожесточенно дергала дверь на себя.

— Разрешите, я открою, — Вера достала ключ. — Что с вами? Вам плохо? Извините меня, пожалуйста, если я чем-то вас обидела.

Дверь открылась, женщина оттолкнула Веру и побежала к выходу. Хорошее настроение, с которого начиналось утро, как рукой сняло. Вера вернулась в кабинет, взяла истории болезни и отправилась на обход. На душе было тоскливо и муторно, а тут еще полил дождь…

Четвертая палата, четыре девочки. У окна — та самая Даша Иванченко. Смотрит испуганно. Они все смотрят испуганно, боятся. Больница — от слова «боль», и как Вера ни старается, она не может перебороть страх в детских сердцах. Этот страх — боязнь человека в белом халате — долго будет преследовать маленьких Вериных пациентов, и от этого на душе становится еще тяжелее.

Уходя с работы, Вера зашла в хирургию. Мальчик еще не пришел в сознание, Семенчук сменился, вместо него дежурил совсем незнакомый врач, мрачный и молчаливый.

Вера почувствовала, что вода в ванной остыла, руки покрылись мурашками. Она встала, надела халат.

— Вер, иди, чай готов, — позвала мать. В ее глазах Вера заметила грусть.

— У тебя все в порядке?

— Катя приехала, спит на диване.

— Что-то случилось?

— Да разве же от нее добьешься! — мать обиженно поджала нижнюю губу. — Чай будешь пить?

Вере очень хотелось спать, но она не могла обидеть мать.