Статьи

Есть нечто общее между Бурбонами, современными коммуно-патриотами и клиром Русской Православной Церкви: и те, и другие, и третьи «ничего не забыли и ничему не научились». Все они призывают вернуть минувшее. Некоторые из них, наверное, понимают, что это невозможно. Но даже и эти не отдают себе отчет в том, что если бы каким-то чудом возвращение в прошлое удалось, им просто пришлось бы заново пережить крах.

После революции РПЦ утратила связь с советским обществом, расслоившись на эмигрантскую, катакомбную и сергианскую церкви.

Ситуация кардинально изменилась в Отечественную войну. Причиной тому – и последовательная патриотическая позиция, занятая церковью (война, в которой речь шла о существовании уже не государства, но народа, конечно, носила священный характер), и сильнейшее нравственное потрясение, пережитое советским обществом. Так или иначе, в послевоенные годы РПЦ вновь становится частью «контура управления», в силу чего играет подчиненную по отношению к коммунистической идеологии роль.

Принято говорить о притеснениях, которым подвергалась церковь в советское время. Да, разумеется, РПЦ находилась под строгим контролем партии и госбезопасности. Однако она могла осуществлять свою деятельность в пространстве СССР практически беспрепятственно, в то время как конфессии-«конкуренты» были поставлены «вне закона»: принадлежность к ним (речь идет, прежде всего, о неподконтрольных Патриарху и Синоду «сектах» внутри самого православия, затем о протестантских общинах, наконец, католиках вне традиционного канонического пространства) считалась уголовным преступлением. В определенном смысле все вернулось на круги своя – установились «особые отношения» между русской (советской) властью и Русской Православной Церковью.

После распада СССР и краха коммунистической доктрины РПЦ «вышла из подполья», в котором, на самом деле, уже давно не пребывала. В этот период церковь получает сильнейшую поддержку посткоммунистической элиты – организационную, политическую, материальную. В первую очередь, эта поддержка объяснялась, конечно, надеждой, что РПЦ заполнит собой возникший «вакуум» и поможет создать новую версию управляемого государства (со всеми родимыми пятнами). Понятно также, что, демонстрируя свою «православность», иерархи нового режима подчеркивали разрыв с прежней атеистической традицией государства. Дело доходило до печальных анекдотов типа «крещения активной зоны ядерного реактора» или баллистических ракет подводного базирования.

Церковь воспользовалась благоприятной конъюнктурой, чтобы вернуть себе потерянную в ходе революции и последующих событий собственность. И в этом она вполне преуспела. Хотя закон о реституции в РФ не принят, и частным лицам их владения никто возвращать, кажется, не собирается.

Столь пристальное внимание к материальным активам стало серьезной ошибкой со стороны руководства РПЦ: принадлежащий церкви «человеческий капитал», далеко не беспредельный, был растрачен на решение сугубо земных проблем – юридических, экономических, организационных. Церковь улучшила свое финансовое положение, стала крупным собственником, организовала несколько капиталистических предприятий (в том числе, и стоящих на грани закона), но потеряла много времени, и во второй половине 1990-х годов столкнулась с жесточайшим кадровым голодом.

Между тем, конфессиональная обстановка на бывших советских территориях стремительно усложнялась. Римская Католическая Церковь, получив плацдарм на Украине, развернула наступление в исконном каноническом пространстве РПЦ. В Южном, Приволжском и Уральском федеральных округах активизировался ислам. Огромные средства на свою пропаганду в России выделили европейские, американские, канадские и южнокорейские протестантские организации. Усиление межконфессиональной конкуренции совпало с ростом трудностей в отношениях между РПЦ и православными церковными структурами за рубежом.

В этих условиях церковь выдвинула концепцию новой «симфонии» с российским государством. Понятно, что при возникновении этой симфонии РПЦ стала бы системообразующим элементом культуры, если не самой государственности, и надежно закрыла бы каноническое пространство страны от «чуждых влияний». По-видимому, определенные политико-идеологические дивиденды получило бы и государство[2].

Целым рядом высших православных иерархов завладела именно эта концепция: РПЦ должна достичь тесного союза с российскими правящими элитами и стать Церковью Русского Государства. Может быть, даже – господствующей Церковью. То есть, вернуть ситуацию как минимум XIX столетия, а еще лучше эпохи Никона!