Между тем, с позиций нормальной (то есть, не общечеловеческой, а просто человеческой) логики, провал большевистского эксперимента ровным счетом ничего не доказывает. (Ну, кроме того, что "ежели человека не кормить, не поить и не лечить, то он, эта, будет, значить, несчастлив и даже, может, помрет. Как вот этот помер.") Если некто, нацепив восковые крылья, сиганул с колокольни, не надо писать в некрологе, что покойник доказал принципиальную невозможность создания летательных аппаратов "тяжелее воздуха"…
Желание построить идеальное общество, несомненно, имеет источником эгоистическое недовольство человека своим положением. Как и любой прогресс вообще. Но есть и объективные факторы, способствующие жизнеспособности таких устремлений. Если оценивать социальную энтропию через меру нереализованной социальной работы, окажется, что "КПД" любого современного государства пренебрежимо мал. Иными словами, подавляющая доля человеческой активности – времени, сил, материальных средств – расходуется на попытки достичь заведомо невозможных целей и на сколько-нибудь полезную (хотя бы субъективно) деятельность ресурсов почти не остается.
(Два зама претендуют на место начальника. По крайней мере одному из них это место точно не достанется. Усилия, направленные на достижение этой цели, ушли в "социальное тепло" – эмоции типа "обида, зависть, ненависть" и, в конечном счете, порождают "синдром длительного унижения", комплексы, мании".[2]" – И часто так бывает? – Всегда.")
Почти всегда, впрочем. Потому что время от времени спонтанно возникают структуры, практически не производящие социальную энтропию. Люди там работают. И этим счастливы. Естественно желание сконструировать мир, в котором негэнтропийная социальная среда была бы нормой. Хотя бы для того, чтобы иногда отдыхать там!
Фантастика "ранних шестидесятых" этот мир создала.
Для меня, как для любого ролевика, он столь же реален, как те, в которых живут Д`Артаньян, Корвин, Фреззи Грант и Белоснежка. Намного реальнее данной России – с пьяницей Брутом и нетрезвым президентом[3].
Последняя фраза не является метафорой. Вероятность существования Реальности "Россия 1995" действительно довольно мала.
Представление об однозначности (объективности) прошлого (и настоящего) основано на неявном предположении, что событие всегда может быть восстановлено по своему информационному следу, иначе говоря, что информационное усиление не искажает исходный "сигнал".
Такое предположение заведомо неверно.
Мы должны, следовательно, приписывать событиям прошлого вероятность реализации, быть может, близкую к единице (если событие оставило четкие информационные следы, либо если оно причинно связано с некоторой совокупностью высокодостоверных событий, либо, наконец, если существует значительное число информационных связей между ним и другими высокодостоверными событиями), но никогда не равную ей.
Но в таком случае вместо одной-единственной истории мы должны научиться работать со многими альтернативными историями, в идеале – с вероятностным континуумом, для которого наблюдаемая "реальность" – в лучшем случае "первая среди равных".
(В конце восьмидесятых В. Рыбаков написал прекрасную "альтернативную" миниатюру "Давние потери". Социализм, тридцатые годы. Те же все люди. Только в этой реальности они – добрые. Вместо индукции власти, насилия, смерти "прошла" индукция терпимости, любви, свободы. В спектре возможностей антитезой концлагеря оказалась утопия. Казалось бы, разумно предположить, что наша "реальность", соответствующая в "вероятностном континууме" классической траектории в квантовой механике, окажется где-то посередине. Не тюрьма, но и не рай на земле. Бросили кости, и выпала тюрьма. Вот и доказываем теперь ее неизбежность.)
Если между "подлинными" и "придуманными" событиями нет существенной разницы, то ученый-историк имеет право на художественный вымысел, а мир, созданный писателем, не менее важен и доступен для изучения, нежели мир установленных фактов, сведенных в огромные архивы.
Однако же, сколько ни бьются западные писатели, предупреждая, и советские, погружая в утопии/антиутопии, историк вкупе с политиком с достоинством отметает целую область исследований, а послушное своим богобоязненным пастухам общество прилежно наступает на неоднократно предсказанные грабли.
Совокупность альтернативных историй представляет собой "Тень", зазеркалье, существование "классической единственной истории", и взаимодействие "выдуманных" миров с Реальностью похоже на взаимодействие между сознанием и подсознанием человека.
Сказанное буквально означает, что Реальность, лишенная своей Тени, не имеет источника к дальнейшему своему развитию. Потому как развитие это строится на постоянном соперничестве между сотнями "если бы" и единственным "так есть". И самому "так есть" на протяжении всего существования приходится доказывать загнанным в иллюзорное/альтернативное бытие теням свое право на звание Реальности.