К-М. Но даже если оно и станет расти, плоды этого большинству из нас не достанутся. Мы этого просто пока что понять не можем — сильна инерция советского мышления.
К. Что же с нами произошло, почему люди от советского строя равнодушно отказались? Как это можно назвать? Где мы?
К-М. Основные идеи большой антисоветской, а по сути антироссийской кампании сложились, я думаю, в 60-е годы.
К. Вы соединяете антисоветский и антироссийский характер в одно целое?
К-М. Конечно. Советский строй был новым воплощением Российской цивилизации. Еще в 20-е годы и деятели западной социал-демократии, и нашего Бунда предупреждали, что большевизм — это лишь «мантия из клочков европейских идей», прикрывающая Российскую «азиатскую» империю. Надо только поражаться близорукости наших патриотов-антикоммунистов, которые под мантией этой сути не увидели. А ведь есть среди них и академики. Бундовцы более чуткими были.
К. Целились в мантию, а попали в Россию.
К-М. Да. И это милое признание их как будто полностью оправдывает, мы даже обязаны им рукоплескать.
К. Но ведь в этом признании есть элемент покаяния.
К-М. Да, элемент. Только небольшой. Как оправдание он вряд ли годится. Извините, я целился в пуговицу на пиджаке, а попал в сердце! Лучше бы объяснили ход своих мыслей. Хотя бы на будущее было бы уроком.
Я в молодости ни о чем таком и не задумывался, но на каждом шагу видел как нечто естественное: Россия вполне приспособила к себе оболочку коммунизма, его ритуалы не были обычному человеку губительны. Моей матери и в голову бы не пришло вешать в комнате портрет Ленина. А под теми портретами, что вешали на улице 1 мая, была полная и самобытная жизнь. Под оболочкой коммунизма смогли проявиться огромные духовные силы человека. Для меня символом был Стаханов, который ушел на целую эпоху вперед от индустриального мышления, об этом только мечтают на Западе.
К. Не считаете все это искусственными символами?
К-М. Мне даже жалко людей, которые не умеют разглядеть тех великих явлений, что происходят возле них. Сейчас таких людей прибавилось. Насколько не был понят в официальной идеологии Стаханов (и у нас, и на Западе), просто поражает. Но люди-то понимали. Потому что они к Стаханову были ближе, чем официальные идеологи.
К. Но ведь отрицание стало набирать силу с 60-х годов.
К-М. Не только набирать силу. Это течение выиграло если не войну, то важную кампанию в той войне, которая идет с Чаадаева. Одновременно это была кампания в «холодной войне» Запада, которая, как считают западные же историки, ведется против России с начала ХХ века. Не с 1946 года, как утверждали наши идеологи, а с начала века уже как сознательная программа. Спорят о том, была ли русско-японская война продуктом «холодной войны» Запада или это самостоятельное явление. Начиная с 60-х годов силы «холодной» и внутренней войны русского духа соединились — так же, как и в начале века. О том времени верно написали русские «реакционные» философы.
Вот эти «объединенные силы» и одержали крупную победу над Россией. Не будем пока спорить — победу ли в войне или в крупной кампании. Пока, я думаю, окончательный вывод делать еще рано.
К. Как же мы бы определили те силы внутри России, которые взяли сегодня верх?
К-М. Есть соблазн назвать все это контрреволюцией. Кое-кто даже говорит о реванше старой России. Я считаю, что для этого нет никаких оснований. Никаких признаков реставрации старой, дореволюционной России (пусть в обличьи конца ХХ века) нет. Ни в словах, ни в делах «демократов» нет и намека на такую попытку.
К. Ну, когда шли к слому советского строя, много говорили о «России, которую мы потеряли», о «возрождении» и пр. Вспомним хоть фильмы С.Говорухина. То «Так жить нельзя» — и нас обращают к смутному идеалу демократической Америки. Новый фильм, и уже идеал — в России до 1917 года.
К-М. Не будем тратить время на споры с идеологами. Они применяют любое оружие, часто чужое. Когда ломали СССР, все шло в дело, использовали и национальные чувства, и шкурные мотивы, и низменные инстинкты, и томление духа. Если же изложить ту суть, какая выявилась за последние десять лет, то можно назвать «генотип» этого течения. Хотя бы назвать те образы, с которыми его можно связать. Кто это? Монархист Столыпин или кадет Вернадский? Капиталист Савва Морозов или адмирал Колчак с его ближайшим «иностранным» советником братом Я.Свердлова Зиновием Пешковым (приемным сыном Горького)? Куда уходят корни А.Н.Яковлева и Т.Гайдара? Я считаю, что их корни уходят к Троцкому.