Статьи

Но чем больше было у нас пробелов и недостатков в сфере высшего командования, тем ярче на этом фоне выступает редкостная доблесть красного бойца, красного партизана и их окопного товарища, - красного строевого офицера. Эти последние пока сильнее в тактике, чем в стратегии, в обороне укрепленных мест, чем в наступательных действиях большого масштаба, в руководстве отдельными военными операциями, чем в комбинировании их в стройный "план кампании". Все это еще придет. Недавно мы были свидетелями производства в широких размерах боевых полковников в генералы. Оно было справедливой оценкой выдвинувшихся на глазах у всех новых, молодых военных дарований. У создающегося вновь молодого советского генералитета перед генералитетом старой России есть, во всяком случае, одно огромное преимущество: это - не чуждая армейской массе "белая кость", - а плоть от плоти и кость от костей самого вооруженного народа в серых шинелях. Красная армия - армия плебеев снизу доверху. Мы имеем право в них верить.

* * *

На русского красного бойца немецкие дееписатели в большой претензии: он бьется не по правилам. Там, где по точному смыслу военной теории он уже побежден и должен сложить оружие - он стреляет до последнего патрона и кончает рукопашную только тогда, когда штык вываливается из онемевших рук. Там, где красный командир должен бы был во избежание бесполезного кровопролития капитулировать, он ведет свою часть в контратаку и падает во главе атакующих. Там, где поврежденный боевой ави-он14 должен осторожно спуститься, будь-то среди расположения противника, - он просто таранит ближайший немецкий авион, чтобы рухнуть вместе с ним наземь.

Красный боец - это наименование кажется нам гораздо лучше старого, избитого, с немецкого языка взятого "солдат" (что означало наемника) показал себя вполне достойным своих легендарных предков.

Свыше тысячи лет тому назад римские и византийские авторы так же жаловались на этих предков, как немецкие - на их потомков. Для авторов "жития Георгия Амастридского"15 мы были "губительный именем и делами народ Рос". Лев Диакон16 про "тав-роскифов Сфентослабоса" (воинов кн. Святослава русских летописей) с нескрываемым изумлением рассказывал, что они "не отдаются в руки врагов и сами себя убивают".

Он мог объяснить себе это только языческим их суеверием; "чтобы на том свете не быть рабами своих победителей". Он не плохо излагал и речи их на военном совете: "мужество наше от предков; вспомним, как непобедима была русская сила; будем в битве искать спасения. Не наш то обычай - бегством добраться до дому; но или жить победоносным, или умереть со славой, показав себя, как подобает смелым людям".

Иоанн, епископ Эфесский17, был повергнут в полное недоумение этим "проклятым народом славян": они ведь, подобно глупцам, вчера еще не имели понятия о том, что такое настоящее оружие, и не смели выглянуть из своих лесов - и вдруг "выучились с непонятной быстротой вести войны лучше римлян".

Прокопий Кесарийский18 пережил нечто подобное тому, что пришлось ныне пережить творцу немецкой танковой тактики Гудериану19: на глазах Прокопия появившимися из-за Дуная славянами римские легионеры, сильнейшие вооружением, искусством, а иногда и числом, "паче чаяния побеждены были, низложены и со срамом прогнаны"; против русов, пеших, не устояли даже меднолатные бойцы славной отборной конницы Асбада "отчасти побиты на месте, отчасти безо всякого порядка спаслись бегством...".

Будет кстати вспомнить, на какие выводы наводили эти и подобные факты научную знаменитость того времени, испанского араба-географа Аль-Бекри, в его "Книге путей и стран": "Славяне -люди смелые и наступательные, и если бы не было разрозненности их вследствие многочисленных разветвлений их колен, - не померился бы с ними ни один народ на свете!"

Так было. Так есть.

* * *

Когда иностранцы хотят воздать честь Сталинграду, они любят называть его "русским Верденом". Никто не отнимет у Вердена его чести и славы. Но разве надо нам непременно искать для этого иностранные образцы? Их сколько угодно в анналах русской истории с древнейших ее времен.

Уличская крепость Пересечен на низовьях Днепра, по свидетельству летописцев, пала только на исходе третьего года осады. Знаменитый византийский полководец Иоанн Цимисхий20 тщетно запирал в Переяславле-Болгарском русов Святослава, тщетно отрезал им отступление по Дунаю своей эскадрой, вооруженной знаменитым "греческим огнем".

Не зная устали, не смущаясь превосходством сил осаждающих, русы снова и снова выходили из крепости в открытое поле попробовать военного счастья. К сдаче принудить их так и не удалось: пришлось удовольствоваться достаточно выгодным миром и пропустить осажденных домой с оружием.

Быть может, нам скажут, что осадное искусство было тогда еще в колыбели. Да, но не более, чем искусство возведения крепостей. Все пропорции остаются прежними.

Впрочем, если угодно, перенесемся на несколько столетий дальше.