Статьи и лекции

Святитель Игнатий уделяет большое внимание этому вопросу. Он рассматривает его в двух аспектах: во-первых, в плане понимания необходимости Жертвы Христовой и, во-вторых, в отношении к христианскому совершенству. Выводы его, выражающие само существо святоотеческого опыта, в то же время очень необычны для многих, незнакомых с писаниями отцов. Он пишет: "Когда бы добрые дела по чувствам сердечным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним" (I, 502). "Дела мнимо добрые, по влечению падшего естества, растят в человеке его "я", уничтожают веру во Христа, враждебны Богу" (I, 513). "Несчастлив тот, кто удовлетворен собственной человеческой правдой: ему не нужен Христос" (IV, 24). "Таково свойство всех телесных подвигов и добрых видимых дел. Если мы, совершая их, думаем приносить Богу жертву, а не уплачивать наш необъятный долг, то добрые дела и подвиги соделываются в нас родителями душепагубной гордости" (IV, 20). Епископ Игнатий даже так пишет: "Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения… ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград, земных и небесных" (V, 47). Отсюда и естественный призыв: "Не ищи совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в Кресте Христовом" (IV, 477–478). Таким образом, правда и добродетели ветхого и нового человека оказываются не взаимодополняющими друг друга, а взаимоисключающими, ибо первые превозносят человека в своих глазах, ослепляют его и тем "отнимают" у него Христа, вторые, напротив, открывают человеку его падшую природу, смиряют его и приводят ко Христу.

Иными словами, добродетели и подвиги могут быть крайне вредными, если они не основываются на познании своего греха и, в свою очередь, не приводят к более глубокому его видению. "Надо, — наставляет святитель Игнатий, — сперва усмотреть грех свой, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невозможно совершить ни одной добродетели чисто, вполне" (IV, 490). В качестве примера святитель приводит оценку подвижниками своих подвигов и добродетелей. "Подвижник, — пишет он, — только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто… Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побуждений, несчастное состояние его падшего естества… Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их" (I, 308–309). "Поэтому святые, — продолжает он, — омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез" (II, 403).

Обратимся еще к одному важному принципу духовной жизни, раскрытому в творениях святителя Игнатия. Он состоит в том, что действия как страстей, так и добродетелей находятся в закономерном взаимовлиянии и строгой последовательности, нарушение которых может привести к самым тяжелым последствиям для подвижника. Все это обусловлено, скажем словами святителя, "сродством между собой как добродетелей, так и пороков". "По причине этого сродства, — пишет он, — произвольное подчинение одному благому помыслу влечет за собой естественное подчинение другому благому помыслу; стяжание одной добродетели вводит в душу другую добродетель, сродную и неразлучную с первой. Напротив того, произвольное подчинение одному греховному помыслу влечет невольное подчинение другому; стяжание одной греховной страсти влечет в душу другую страсть, ей сродную; произвольное совершение одного греха влечет к невольному впадению в другой грех, рождаемый первым. Злоба, по изречениям отцов, не терпит пребывать бессупружной в сердце" (V, 351). Серьезное предупреждение! Как часто христиане, не зная этого закона, небрежно относятся к так называемым "мелким" грехам, произвольно, то есть без насилия страсти, согрешая в них. А потом в недоумении, со страданием и отчаянием, уже как рабы, невольно впадают в тяжкие согрешения.