Статьи и проповеди. Часть 11 (09.03.2016 — 17.08.2016)

Очень важно, что они назывались собеседниками Преподобного. Не сомолитвенниками, не служителями, не послушниками и не учениками, а собеседниками. Они приходили к Сергию и беседовали с ним. На Руси до сегодняшнего дня не умеют беседовать. Культура беседы — это одна из самых великих культур мира. Это культура, рождающая философские диалоги, диалоги Платона, когда я тебя спрашиваю: «Скажи мне, драгоценный: в чем разница между трусостью и малодушием?» или: «Что общего между храбростью и мужеством или это одно и то же?» А ты говоришь: «Я думаю об этом так, дорогой мой». Ты начнешь рассуждать, слушать мои слова, потом еще мысль придет, и так мы плетем длинный диалог. Люди на Руси диалога никогда не вели — не умели, у нас нет культуры разговора. Мы перебиваем, мы нахрапом берем свое, горлом заставляем послушать себя, берем за горло того, кто с нами не согласен… И мы так, к сожалению, живем.

У преподобного Сергия были собеседники. Они приходили к нему и разговаривали с ним. А разговор, друзья мои, это способ трансляции благодати. Это способ передачи опыта, это некий канал, по которому течет, как вода, благодать Духа Святого. Сергий умел разговаривать. Он умел и слушать. К нему приходили люди, он спрашивал: «Ну как там у тебя?» Потом они говорили о молитве, о смирении, о покаянии, о вечной жизни, о помощи Божией Матери, о молитве святых, о посте, о чем-то еще… Такой разговор на всю жизнь запоминаешь. Потом уходишь, как заряженная батарейка, и тебе его хватает на 10-20 лет жизни. И ты трудишься, работаешь — там, на своем месте. Ученики приходили к Сергию и собеседовали с ним. Так что Сергий — уникальный человек.

Мы святых представляем так: только ты к святому на порог — он тебе сразу: «Здравствуй, милый человек, здравствуй, Павел Иванович!» Так пришел Варсонофий, будущий Оптинский святой, к Амвросию Оптинскому. «Мы тебя, Павел Иванович, давно ждали». Рта раскрыть не успеешь, а тебя уже по имени-отчеству назвали и говорят: «Иди-ка ты вот туда: там будешь жить». — «Хорошо». И ты уходишь. Мы так привыкли — быстренько. «Благословите!» — «Бог благословит». И пошли. А так, чтобы побеседовать, поговорить, послушать, вникнуть, рассказать, напитать, зарядить и дальше послать на работу, такое у нас бывает, но редко. А в XIV веке, в темные далекие года, когда татары еще были, моровая язва, голод, междоусобица князей — жуткая жизнь, Сергий беседовал с людьми. И его собеседники освоили миссионерство, колонизировали бескровно огромные пространства земли.

Это совершенно удивительный человек, который не только Троицу созерцал, но и телесными глазами видел Богоматерь. Она ему пообещала, что он сам спасется и многих птиц под крылья возьмет. Было ему такое видение. Он имел обычай ежедневно не седальны петь, а акафисты Божией Матери. Пел все время в своей келье, не спеша: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». И Она однажды пришла, когда он с Михеем молился. И было много птиц явлено ему в видении и сказано: «Столько душ спасется у тебя. Ты будешь услышан в молитвах, и труды твои даром не пройдут».

Иноки тогда бедные были чрезвычайно. Литургию нельзя служить в сосудах не из металла. Нужно, чтобы сосуды для службы были золотые, а нет таковых, так серебряные. А если и серебряных нет, то медные или бронзовые, позолоченные. Ну а уж если и таких нет, так хотя бы свинцовые. Но даже свинцовых сосудов не было у Сергия — были деревянными Чаши. А ризы — из мешковины. Ряса была столь грязная, убогая, драная, латанная-перелатанная, что, если бы ее выбросить, как тряпку, за ворота монастыря, ни один нищий не покусился бы поднять, чтобы ее на себя напялить. Воска не было. Служили при лучинах. Кусочки дерева, вставленные в специальные расселины, коптили и трещали в храме, когда совершалось богослужение. Бедность была жуткая, а души были золотые. Ризы были мешковинные, Чаши — деревянные, а души — золотые. Это то, чего нам не хватает сегодня. С Чашами золотыми проблем нет, только души деревянные. У нас парча, вот это из Греции, а это из Египта, а это из Америки, ладан с Афона, колокольчики-бубенчики на кадилах… — всё есть, живём, как сыр в масле, души только деревянные.

Эта жуткая нищета, к которой совершенно спокойно относились, поражает. Вот она, русская святость.