Что вам сказать об этом храме? Я лучше ничего не скажу. Пусть говорят намокшие глаза при запертых устах. О, ты прекрасен, Сан Марко, с какой стороны на тебя не смотри! Нотрдам хмур, а София давно осквернена. И сотни великих храмов построены с тайной мыслью подавить человека входящего, или увековечить фундатора, или прославить идею, иногда — совсем не Евангельскую. А ты построен с мыслью окрылить человека. Окрылить и подарить радость. Так мне кажется, а может, я ничего не понимаю.
В домах два противоположных выхода: в канал и на улицу. К порогу, уходящему лестницей в воду, доныне подъезжают такси или «Emergence» — скорая помощь. Когда катер с больным при включенной сирене проносится по узким каналам в сторону центрального госпиталя (а это происходит довольно часто), волны, оставленные катером, бьют о стены пришвартованные лодки и заставляют волну плескать в окна. По водам же, а не по суше, здесь увозят и усопших в последний путь.
Что тянет меня в города, чьи имена окутаны дымкой? Ради чего я наношу им, если удается, визиты? Не ради распродаж и не ради громких спортивных состязаний. Этого да не будет! Я еду на кладбища ради дорогих имен. И здесь мой путь — на Сан-Микеле, сами знаете к кому.
Сплошным кладбищем остров Михаила Архангела сделал Наполеон. Он на все повлиял и все переиначил. Избирательное право, флаг с триколором, пожар Москвы, изменение карты Европы. А еще самое главное — изменение психологии маленького человека. Европеец навеки изменил взгляд на самого себя и на свою личную земную историю после искрометной трагедии гениального коротышки. Началась новая литература, обращенная к маленькому человеку, родилась новая живопись и прочее, прочее, что неминуемо приходит вслед за изменившимся мироощущением. Кстати, если вы женаты и расписывались в черном костюме, а ваша невеста была одета в белое платье, то знайте — эти цвета закрепились за свадебной церемонией именно с Наполеоновских времен. Так что на вашу жизнь он тоже повлиял, даже если вы об этом не знаете.
Плывешь на кладбище, и значит, первая мысль — о Хароне. Во рту монетки нет — одни «развалины, почище Парфенона». За перевоз платим билетом, купленным в табачной лавке. Вторая, после Харона, мысль — уже о святом Христофоре. Он по глубокой воде несет Христа на плечах. И надо же! Именно ему посвящен кладбищенский храм. Мои интуиции совпали с венецианскими. Приятно. На аналое в храме — текст литании. Все понятно и все вполне Православно.
Санта Триас, унус Деус, мизерере нобис! Кирие елейсон! Христе елейсон! Матер Кристи, ора про нобис! Седес сапиенти, ора про нобис! И так далее. И так далее. Длинное моление, уместное как нельзя больше в этом тихом месте, где птицы, и кипарисы, и яркие вспышки роз, и множество мертвых тел в земле посреди соленого и мокрого царства.
Эзру Паунда я не нашел, и Петра Вайля тоже. Искал, но не нашел. А к Иосифу Александровичу пришел как-то сам, и руку положил на гладкий камень, а потом увидел надпись — Иосиф Бродский. Сзади могилы надпись по латыни, которая, если я правильно понял, говорит, что «Не все уничтожается Летой». Здесь нужно помолчать.
Он так много значил в моей жизни. Душа спала дурацким сном, а он заиграл на дудочке, и я проснулся. С тех пор душа полюбила эти особые звуки. И даже когда били литавры или козлоногий Пан свистел в свои духовые или бренчал на струнных, а я в толпе подплясывал, иные песни все же роились в подкорке, и стоило прозвучать окончанию знакомой строки — я уходил. Такая прививка от стадности дорого стоит.
Я бы и не был сейчас в Венеции, не прочти я когда-то очень давно его стихи. Вы телом вообще приходите туда (начинаю я возноситься мыслью, стоя у могилы), куда прежде тела уходил ваш ум. Это важно! Готов поставить NB. В стихах, в науке, в молитве мы предпосылаем ум, как соглядатая Земли Обетованной, вперед, туда, куда не может сразу прийти основное войско. Потом, вслед за умом, хоть и не сразу, туда подтягивается вся жизнь: и тело, и занятия, и родственники. Если человек жалуется, что всю жизнь он пребывает в том, что начинается по-русски с той же буквы, что и слово «город» (и на букву «м» по-итальянски), то стоит задуматься. Это значит, что в этом подлом веществе всю жизнь пребывал его ум. Человек не плакал над стихом, не дерзал в учении и не усердствовал в молитве. Что остается? И если паровоз не движется, то не движутся и вагоны.
Ты помог моему паровозу сдвинуться с места, Иосиф Александрович. Не ты один, но ты — один из главных. Спасибо тебе, и мир твоему праху.
Наш отель расположен в парохии (парафии, парикии, то есть приходе) церкви пророка Иеремии.