Ночевала тучка золотая
На груди утёса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;
Но остался влажный след в морщине
Старого утёса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
Плачем тихонько и мы, в том числе — о смерти глупой, безвременной, как бы выпрошенной. Конечно, он неизбежно пророк. Пусть даже пророк собственных несчастий, равно как и творец их. Вот он и пишет благодарность Богу из глубины своей не по годам уставшей души, где просит ранней смерти:
…За жар души, растраченный в пустыне,
За всё, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне
Недолго я ещё благодарил.
То есть — за всё Тебе — спасибо, но забирай меня быстрее.
Под стихотворением дата: 1840. Совсем скоро — в июле 1841 года — у подножия горы Машук состоялась дуэль поэта с человеком, уставшим сносить его едкие насмешки и уколы. Лермонтов стрелял в воздух, Мартынов — в цель. Рана, нанесённая им, оказалась смертельной.
Иллюстрированные журналы (21 мая 2014г.)
Они появились в XIX веке, и чего там только не было. Выкройки модных новинок, портреты известных людей, зарисовки путешественников из стран дальних и диковинных. Томные барышни, никуда не спеша, слюнявя пальчик, читали эти журналы с подругами. И если название журнала заканчивалось на твердую гласную, то «ер» стоял в конце по правилам старой орфографии.
Это было «обыкновенное чудо» – священник ехал причащать больного на дом. Слыхали вы сказку о дубе, на котором висит сундук, а в сундуке – утка, а в ней – яйцо, а в яйце – игла, где на кончике – смерть Кощеева, то есть греху и смерти наказание? Ну, так действительность бывает чудеснее этой сказки. Вот, едет машина, а в ней сидит священник на месте пассажира, а на груди у него – мешочек, а в мешочке – Дароносица, а в ней – Святые Дары, в которых – Сам Христос, Который есть смерти и греха победитель.
Много было журналов в советское время. Были журналы толстые, убористые, с множеством букв и без всяких иллюстраций. Например, «Роман-газета». Были журналы специальные, такие как «Обогащение руд», или «Спортсмен-подводник», или «Лен и конопля». Но простой человек, затерявшийся в толпе и ничего не смыслящий в обогащении руд, читал «Огонек», «Работницу» и «Крокодил». Всюду было много иллюстраций.
Больной лежал в чистой постели у стены в комнате на двенадцатом этаже. Дальние села за городской чертой были видны из окна его спальни, как на ладони. А еще – ломти распаханных и засеянных полей, нити дорог, перина туч, висящая над горизонтом. Остывший чай с малиной стоял у него в головах на столике, и еще – куча лекарств, начатых и нетронутых.
О чем они говорили – священник и исповедник? Этого мы не узнаем. Вот они соприкоснулись головами, больной с усилием шепчет что-то, а священник слушает его, склонившись. Но стоит нам подойти ближе, как звуки глохнут, и мы ничего не слышим. Бог не дает. Это – Таинство.
Обыкновенное чудо свершилось, и вновь в машине ехали двое. За рулем – сын только что причастившегося больного, на месте пассажира – священник. На груди у него по-прежнему был мешочек, а в мешочке – Дароносица, но Святых Даров в ней уже не было.
Сегодня в журналах на глянце сплошные красоты. Спасителю на горе Искушений показал Сатана во мгновение ока все царства мира со славою их. «Поклонись, – говорит, – и все Тебе дам». Нынешний глянец – продолжатель того шепота и уменьшенный филиал тех видений. Яхты на бирюзовых волнах, роскошные виды далеких стран, интерьеры дорогих отелей, красавицы, одиноко загорающие на пляжах, красавицы, пьющие вино на террасах, красавицы, одетые так, что кажутся раздетыми…
Не иначе, сделано всё так, чтоб родилась у обывателя мысль: «Хочу всё это! Всё без остатка! Кому поклониться?»
Машина уже стояла у храма, но священник всё не выходил. Они с водителем разговорились. Тот сначала повел речь о том, что «и в церкви всё не так». Священник, на удивление, сильно спорить не стал и даже поддакнул разок. Потом сын только что причастившегося больного поведал о своих духовных исканиях, которые были словно под копирку списаны с таких же «исканий» бесчисленных современников. Какой-то популярный буддизм, какие-то бесполезные медитации, голодания, несколько раз – посещение протестантских собраний из любопытства. В конце концов – преждевременная усталость и скепсис. Но поскольку чем-то жить надо – работа, с упоением, до одури, без выходных. Священник слушал молодого человека из одного лишь уважения, без особого интереса, даже с некоторой внутренней мукой, одним священникам известной. Впрочем, одна интересная идея тогда всё же прозвучала.