Статьи из журнала «Эхо планеты»

Такой век, как двадцатый, иной культуры и породить не мог. Он, конечно, дал небывалый взлет цивилизации и технологий, но доброй памяти о себе не оставил и окончился полным распадом. А в мировой культуре возобладало чтение и зрелище для младших школьников. Двадцатый век заставил человека захотеть домой, в детство. На мягкую траву, к лошадкам и баталиям на деревянных мечах и чудесам по взмаху волшебной палочки. Ибо на то, что есть, — глаза бы не смотрели.

Толкиен первым, наверное, научился писать для таких потерянных больших детей, проживших скучное детство, грязную и пошлую юность и безрадостные зрелые годы — и теперь впадающих в детство, потому что хоть там было что-то настоящее.

И это, в общем, не худшее, что могло случиться с человеком. Потому что в детском чтении до сих пор еще добро и зло понятны и чётко определены, от главного героя что-то зависит, а ценность персонажей определяется их личными качествами, а не условными единицами. В детском чтении, наконец, есть редкая и прекрасная особенность: там не противно самоотождествляться с главными героями. Потому и цветёт эта субкультура, потому и бегают подростки с мечами по садам и паркам, что человеку всё равно хочется быть благородным и прекрасным, творить чудеса, побеждать врагов, жениться на принцессе и спасти мир. Там верх — вверху, низ — внизу, а человек совершает хорошие поступки.

Так что есть надежда, что у взрослых, выросших на этой литературе, следующий век получится лучше, чем тот, в котором родились мы.

№ 29, 2009 год

Издать Гитлера

Вопрос о том, печатать массовым тиражом или держать в спецхране «Майн кампф», представляется мне бессмысленным. Запрещать эту книгу — значит в самом деле придавать ей избыточное значение, всерьёз полагать, что она способна убедить кого-то, значит переоценивать её увлекательность и взрывную силу.

Я бы ещё понял эти метания, если бы речь шла о Гамсуне или Паунде, известных своими профашистскими взглядами, о профашистской публицистике Селина или, на худой конец, публицистике Честертона, которому одно время нравился Муссолини. Допускаю даже, что фильмы Лени Рифеншталь в самом деле способны повлиять на неокрепшие умы и прельстить их образом железной власти («Триумф воли») или белокурой физкультуры («Олимпия»). Хотя как раз Рифеншталь показывают студентам и продают с лотков, и в Петербург она приехала за два года до смерти, и никто там не мешал ей представлять свою ретроспективу.

Что касается «Его борьбы», это настолько скучная и дурно написанная книга, настолько наглядная иллюстрация к сути фашизма, что она способна заменить тонну разоблачительной литературы (из которой убедительней всего, кажется, формальный анализ 14-ти принципов фашистской философии в структуралистской работе Умберто Эко «Вечный фашизм»). Думаю, переиздание книги Гитлера с предисловием Эко было бы поистине бесценным подарком студентам-историкам, филологам, а также антифашистам. Тут вам налицо все системные признаки гитлеровского подхода к миру: архаика, эклектика, мистика, демагогия, приёмы примитивного самоподзавода, ксенофобия, ориентация на обывательские ценности в героическом ореоле знакомый и бессмертный набор, наглядность которого в «Моей борьбе» такова, что помогает ощутить его черты и в книгах современных авторов.

В 1993 году «Мою борьбу» у нас издали, никто её особо не покупал именно по причине скучности, и я её рецензировал в «Московских новостях» — именно с литературной точки зрения. Если рассматривать вещь вне идеологических рамок и вне контекста истории ХХ века — то есть забыть о том, что из-за взглядов, изложенных в этой книге, были злодейски и садистски умерщвлены как минимум 60 миллионов человек, — перед нами роман воспитания о том, как все обижали бедного героя, но он пронёс в своём сердце Свою Правду, сводящуюся к тому, что во всем виноваты евреи, а белой расе предстоит вернуть мир в эпоху титанов. Вся эта каша из псевдоистории, недопереваренной мифологии и массы тяжёлых детских травм заслуживает внимания лишь потому, что вышла вовремя и спровоцировала величайшую резню, из-за которой человечеству пришлось радикально пересмотреть взгляды на себя. А то оно уже начало было обольщаться.