Статьи из журнала «Компания»

И тут я понимаю, что мне на самом деле не нравится. Дело не в Ахмаде Кадырове, к которому я отношусь в высшей степени неоднозначно. Дело в принципе. В языческом принципе, который, кстати, сохранился и в иудаизме: когда ребенок заболевает, ему меняют имя, чтобы отпугнуть демонов. Когда некоей вещи очень боятся, ее избегают называть по имени, чтобы она не появилась. Язычество, да и иудаизм, — в отличие от храброго, безбашенного христианства, слишком даже любящего называть вещи своими именами, — очень осторожно работают с реальностью. Они меняют не ее, а свое восприятие этой реальности. Если вслух сказать «медведь», придет очень страшный зверь. Поэтому ему придумывают кучу эвфемистических названий — Михайло Потапыч, Толстолапый, еще какие-то… Я слышал, что и сравнительно невинное обозначение «медведь» — подумаешь, мед ведает, что страшного? — эвфемизм не сохранившегося, очень страшного и настоящего имени главного владыки русского леса. Чистое язычество, зависящее от ритуалов, имен, условностей — и никак не желающее принять реальность в чистом виде.

Что изменилось оттого, что последователи Джохара Дудаева перестали называть свою республику Чечней? Что принципиального случилось, когда они предпочли гордое имя Ичкерия? Жизнь лучше стала? Боевого духа прибавилось? Это тоже рудимент древнего, языческого отношения к миру — на Кавказе этого много, там вообще первобытно ценят ритуал, обряд… Почему надо непременно стирать с карты России слово «Грозный», данное еще Ермоловым? Потому, что город этот оказался в свое время слишком грозным, и не для кавказцев, как предполагал Ермолов, а для русских? Так это как раз достойная причина не забывать страшный урок истории. Переименовать Сталинград — не значит избавиться от холуйства, а переименовать Ленинград — вообще чудовищная пошлость: ну не станет этот город Санкт-Петербургом, не монтируется с ним это название в его нынешнем облике! Питер — это я бы еще понял… В пятнадцати главных городах Чечни главная улица (бывшая, вероятно, Ленина) будет названа в честь Кадырова-старшего — человека, чьи методы даже в Кремле не считают образцовыми. Есть ли лучший способ привить детям ненависть к нему? Когда чего-то слишком много — хорошо не бывает, вспомните отношение школьников моего поколения хотя бы к Ленину или к пионерам-героям, над которыми издевались, почти не стесняясь… Ладно, допустим, что вам невыносима сама мысль о прежней Чечне и желательно поскорее забыть все, что в ней творилось. Назовите город Грозный Кротким, Мирным, Плодородным — вон в Крыму селений с такими названиями не меньше десятка, — но почему взамен культа войны надо непременно насаждать культ личности? Или в России уже привыкли, что плохое побеждается только худшим?

Да, привыкли. А вернее сказать, и не отвыкали.

26 декабря 2005 года

№ 396, 26 декабря 2005 года

Пахать подано

Трагедия России в том, что большинство ее жителей совершенно разучились и расхотели работать.

Внимание, анонсируется новая примета времени. Полярное расслоение населения — когда на полюсах очень много народу, а в середине практически никого, — проникло в новую сферу. Раньше, например, у нас были очень богатые и очень бедные, а средний класс существовал все больше в воображении газетных менеджеров. Теперь аналогичная ситуация в сфере занятости: есть люди, которые работают очень много, и люди, которые не работают вовсе. И не потому, что не могут, а потому, увы, что не хотят.

В этом году всем, кто что-нибудь делает, приходилось работать беспрерывно. Их видно, и они практически одни и те же. В кино это Хабенский, Миронов, Пореченков, Куценко, Безруков, Гармаш и Хаматова. В театре — те же самые актеры (из режиссеров — Чусова и Серебренников). На телевидении и в шоу-бизнесе — Заворотнюк и прочие ее коллеги по сериалу «Моя прекрасная няня», Галкины (оба), Петросян, Познер и клан Пугачевой, отчетливо сдающий позиции. Музыка — Земфира, «Ума2рман»… и все? (Это из новых, старый набор общеизвестен и неизменен, вон Кинчев новый альбом выпустил, вон Кашин — это все те же Кинчев и Кашин, невзирая на нюансы). Не буду касаться журналистики — сфера, чересчур близкая автору этих строк, так что пристрастность обеспечена; но и в критике, и в литературе, и в публицистике вы встретите один и тот же набор имен. Иногда создается впечатление, что на всю страну работают пятьдесят человек, которые всем опротивели.