Статьи из журнала «Русская жизнь»

В последнее время я подрядился преподавать в школе — не в связи с кризисом, потому что больших денег там нет, а в связи с закрытием «Времечка», после которого у меня почти не осталось занятий, за которые можно было бы себя уважать. Там от меня был толк, я иногда кому-то реально помогал, а журналистика — это так, подмигнуть своим, чтобы не скучали. Польза есть, но иллюзорная. А в школе хоть видишь иногда, как у ребенка на глазах пробуждаются способности, шебуршатся, так сказать, мысли… Короче, спасибо школе, позвавшей меня преподавать: я попал как раз на «Обломова». А современные дети довольно умные, и вот один из них мне говорит: прочел я, знаете, этого вашего Добролюбова. Впору писать ему ответ через 150 лет «Что такое штольцевщина». Он пишет, что Обломов не хочет жить, служить, — а Штольц что, служит? Мы знаем, как он нажил состояние? Мы о его методах получаем представление единственный раз — когда он улаживает дело с «братцем», с Иваном Матвеичем, который Обломова чуть не ограбил. Он что, по закону действует? Нет-с, он идет к знакомому генералу, с которым он, по словам «братца», общается запросто и на ты. И генерал устраивает братцу такой разнос, что лучше бы побил. Вот как делаются в России дела, вы поняли? И вы хотите, чтобы Обломов встал с дивана ради вот такой карьеры? Оставьте его в обломовском раю, где крыльцо вечно шатается и будет шататься еще двадцать лет, потому что его делал гениальный плотник Лука. И учтите, что как только Штольц отдерет управляющего за ухо и потребует сделать новое крыльцо, — это новое крыльцо дня не простоит.

В общем, это верно. Обломов — как раз не лузер, потому что никаким неудачником его не назовешь: в него влюбляются женщины — сначала Ольга, потом Пшеницына; его обожают друзья; у него чудом в последний момент обнаруживаются деньги или спасительные варианты, и умирает он смертью праведника, не мучаясь. А что будет со Штольцем — я не знаю. По всей видимости, ничего хорошего. Или общественный катаклизм подкосит, или Ольга изменит, или в один прекрасный день накроет вечная русская болезнь деятельных людей — осознание полной тщеты всего сущего; и уедет он за границу, как Владимир Яковлев на пике успеха «Коммерсанта», и будет там жить то ли в монастыре, то ли в растаманской общине, думая о том, как течет река. Потому что именно это и есть цель всех умных людей в России; а если они вовремя не спрыгнут с «Титаника» — с ними будет то же, что и с «Титаником».

Об этом замечательно у Юнны Мориц: «Проспи, проспи раздачу лаврового листа, и бешенство скота, и первые места. Проспи трескучий бред блистательных побед, проспи свою могилу и в честь нее обед. Проспи, проспи, художник, проспи, шалтай-болтай, проспи же все, что можно, и всюду опоздай. А катится клубком за лакомым куском пусть тот, кто тем и славен, что был с тобой знаком».

Именно поэтому все население России делится на лузеров и аутсайдеров. А где же виннеры, скажете вы? А виннеров нет, скажу я. Именно потому, что сразу после победы они начинают размахивать руками, продлевать сроки своего всемогущества, выдумывать агрессивную риторику, затаптывать конкурентов и размазывать оппонентов, и плясать на костях, а русский Бог этого не любит. Он любит тех, кто молится, а не тех, кто расшибает лоб.

Тот, кто молится, смотрит на очередной кризис без всякого злорадства, с понятным сочувствием. Он сидит на берегу, всем своим видом приглашая к нему присоединиться, и занимается чем-нибудь бесполезным, но приятным, вроде выпиливания рамочек или сочинения песенок. На берегу много места, древесная тень приятна, плоды земли изобильны, рыба ловится без труда, поют усладительные птички. Все желающие найдут здесь приют, покой и занятие по сердцу.

Но они не хотят. Их манит трансатлантический лайнер.

Ну, счастливого пути, счастливого пути.

№ 23(40), 3 декабря 2008 года

Величие и падение русского скандала

пролегомены к будущей диссертации

Контекст