Зохар потерял часть искр своего смысла - и эти искры обрели форму гностицизма саббатианской и франкистской ересей, - в нееврейском мире складывался и набирал силы гностицизм современной науки. Случайное ли здесь совпадение или это не совпадение вовсе, а следствие органичного взаимного влияния культур, о котором мы говорили выше, это мы не сумеем выяснить. Важно, что образовалось новое внешнее мир секулярных идей и светской культуры, - с которым иудаизм не обязательно должен находиться в противоборстве, может вступать в диалог, а не в спор, так как этот мир не требует от евреев безусловного разрыва со своей религией и своим народом. Мир светской культуры сделался на удивление не чуждым для евреев, и еврейское секуляризованное сознание оказалось на редкость продуктивным для науки и искусств, словно бы попало в родную для себя среду. И, быть может, те евреи, которые возвращаются ныне к иудаизму из светской культуры, - а именно для этих людей особенно близок и внятен Зохар - несут с собой в еврейскую религию те потерянные и еще не обретенные смыслы, о которых мы вели речь. И ни одна из книг традиции - мы не имеем в виду книги Священного Писания - не способна столь красноречиво убедить этих евреев в правильности выбранного ими пути, как Зохар. Во всяком случае, именно в этих людях, которые приходят в еврейскую религию извне, будучи привлечены светом Зохара, видим мы будущее иудаизма.
Разумеется, Зохар не является окончательным Ответом и последним откровением, поскольку остаются потерянными те смыслы, которые скрылись во тьме вместе с угнанными в плен коленами Исраэля. Но этой книгой был сделан первый порыв в сторону окончательного Ответа - и сияние, которое отбрасывает Зохар в темноту, возникшую и бесконечно сгущающуюся перед произнесением человеком своей последней и решительной фразы, указывает на уже обретенный путь и светит тем, кто пока не потерял упования и веры.
>
РАБИ ШИМОН В ТАЛМУДЕ И МИДРАШИМ.
С некоторой натяжкой эту статью можно назвать жизнеописанием раби Шимона бен Йохая, составленным из свидетельств Талмуда и Мидрашим. Но это ни в коей мере не реконструкция биографии раби Шимона и даже не попытка такой реконструкции. У статьи более скромные задачи: послужить агадической иллюстрацией к переводам из Зохара и быть своего рода введением в эти переводы. Знакомство со свидетельствами Агады позволит читателю не только уяснить себе некоторые высказывания Зохара, которые без этого остались бы непонятными. Гораздо важнее то, что знакомство с Агадой даст возможность читателю воспринять тексты Зохара более выпукло, сопоставляя между собой параллельные места Агады и Зохара. И, размышляя над этими параллельными местами, читатель придет к выводу, что рассказы о раби Шимоне в Зохаре - это ни в коем случае не версия талмудической Агады. Зохар не просто по-иному излагает известные уже сюжеты. Это, собственно говоря, уже совершенно иные сюжеты, возникшие в контексте иного, чем Агада, восприятия мира.
Например, в Талмуде и Мидрашим содержится несколько версий рассказа о бегстве раби Шимона в пещеру. При всем различии этих версий они глубоко схожи между собой. Это всегда именно рассказ, связное повествование о событии, где на первый план выступают подробности и детали сюжета. Общий смысл такого рассказа спрятан внутри тех рассуждений, среди которых рассказ помещен. Совсем по-иному на подробности действия смотрит Зохар. Для него сюжет рассказа некий рудимент, трансформированный иногда до неузнаваемости силой общего преображения мира Агады в лучах Тайны. На первый план вырывается смысл события, его глубинная страсть, и меняется тон повествования, совершенно отличный от констатирующего, бесстрастного тона Агады. Бегство в пещеру раскрывает себя как один из символов изгнания народа из Святой Земли, удаления Шехины от своего Господина. Тайна Торы прячется в пещере, а затем выходит оттуда - и это однозначно с изгнанием и избавлением народа. Рассказ об очищении Тверьи, столь подробный в Агаде, упоминается в Зохаре лишь между прочим, почти намеком при обсуждении проблем сотворения человека и объяснении тайн выхода из Египта - аспектов, имеющих мистическое отношение к существу сакрального очищения и нечистоты.
Две различные способности умственного созерцания должны мы обнаружить в самих себе, пытаясь достичь адекватного понимания этих источников: Талмуд и Мидрашим взывают прежде всего к дискурсивному постижению текста (отсюда выражение Талмуда - приди, послушай!), а Зохар апеллирует сразу к силе духовной интуиции (и там постоянно говорится: приди, взгляни!).