Статьи о книге 'Зохар'

В необозримой литературе, созданной еврейской традицией, имеется совсем небольшое число книг, которые написаны на арамейском языке. Поэтому уместно задать вопрос, почему автор Зохара выбрал для своей книги именно этот язык? Научная критика вполне логично считает, что такая форма изложения была избрана автором книги для того, чтобы придать своему творению большую достоверность в глазах современников. Арамейский язык был обиходным во времена раби Шимона бен Йохая, и поэтому использование этого языка в псевдоэпиграфе сообщало последнему существенные черты подлинника. Судя по запискам Ицхака из Ако, для какой-то части ученых XIII века именно арамейский язык служил тем признаком, по которому они отличали настоящий текст книги раби Шимона от подделки. Быть может, здесь сыграло роль и воздействие других мистических книг (например, появившейся в XII веке книги Сефер hа-Баhир, приписываемой раби Нехемье бен `Гакана), сформировавших представление о том, что малоупотребительный в литературе арамейский язык лучше выражает глубину древней мистической мысли, ее эзотерическую непостижимость, чем привычный иврит.

Но не исключено, что за этим выбором могли стоять и более существенные, адекватные содержанию книги соображения. С точки зрения самого Зохара, арамейский язык, или Таргум (перевод) является удобным для высказывания на нем наиболее глубоких каббалистических тайн вовсе не из-за своей особой сакральности, а как раз наоборот - из-за некоторой своей ущербности. Это единственный язык, который не обязаны понимать святые Ангелы, в каком-то смысле невразумительный для них[7]. И мудрец, чье мистическое толкование ведется на арамейском языке, как бы маскируется от неминуемой губительной ревности Ангелов[8].

Тот, кто немалое время посвятил изучению Зохара, знает и еще об одной особенности языка этого текста, рассмотрение которой может в известной степени пролить свет на сформулированный выше вопрос. Арамейский язык Зохара - это доведенная до совершенства терминология, терминология как таковая в своем предельном выражении. Как известно, термин всегда подчеркнуто отчужден от обыденного словоупотребления, несет на себе печать выделенности. Каждое слово Зохара, даже служебное, имеет свойство термина, носит указующий, а не описательный характер и жестко привязано к тому аспекту, на который указывает. Поэтому слова в Зохаре никогда не становятся синонимами.

На первый взгляд такое утверждение резко противоречит фактам. Принято считать, что характерным для стиля Зохара является употребление большого числа слов, обозначающих одно и то же понятие. Например, говоря о Сефирот[9], Зохар называет их ступенями, светами, силами, сторонами, мирами, небосводами, опорами, реками, потоками, цветами, днями, воротами, одеяниями, венцами, частями тела, именами и так далее. Однако эти термины обозначают не Сефирот в общем смысле, а либо конкретное состояние Сефирот, либо Сефирот какого-либо уровня или аспекта, либо способ передачи влияния в Сефирот, либо Сефирот в ракурсе их наполнения, либо в ракурсе их сосудов, либо Сефирот с точки зрения вышних, либо с точки зрения нижних и так далее. Так же обстоит дело со словами, которые в буквальном смысле являются синонимами и могут быть переведены на другой язык одним и тем же словом. К примеру, слова Генизу, Сетиру, Темиру, означающие скрытость, спрятанность. В Зохаре их смысл резко различается: Генизу - это скрытость в аспекте Йесод, Сетиру в аспекте Бина, а Темиру - в аспекте Мальхут. Это существенно отличает язык Зохара от языка книг Священного Писания. В этих книгах слово изначально несет в себе полноту смыслов и оттенков смысла, которые либо приглушаются, либо выступают на первый план в зависимости от общего контекста или от конкретного расположения слова среди других слов. Слово Зохара не знает меняющихся оттенков смысла, оно всегда равно самому себе и само творит свой контекст, а не зависит от него. Это предельно строгий язык, который выпячивает свою строгость и искусственность, дает возможность осознать и почувствовать ее и тем самым достигает того, что выражаемое понятие как бы сливается со своим термином и уже не логика языка владеет читателем, а сами сущности, о которых ведется речь. Быть может, именно в этом секрет того художественного совершенства Зохара, о котором говорилось выше. И очевидно, уместно сравнивать Зохар не с произведением поэтического мастерства, а с партитурой музыкального шедевра. Во всяком случае, большинство каббалистических концепций, возникших на основе Зохара, в большей степени схожи с интерпретацией музыкального текста исполнителями, чем с толкованиями литературного произведения.

*************************************

3.