Основные черты Тюлина, блестяще воспроизведенные в известном рассказе, уловлены уже в приведенных и продолжающихся далее записях «с натуры». Короленко из великого множества изученных им за время его скитаний по Поволжью людей отобрал этот богатый и знаменательный для тогдашней действительности тип и образом его, по выражению М. Горького, сказал «огромную правду».
Близки к таким записям и рассказы, занесенные писателем в записную книжку с чьих-либо слов. Как и всюду, Короленко сохраняет в таких случаях выразительность языка рассказчика, стараясь передать рассказ таким, как он его слышал сам. Сказочный сюжет, записанный Короленко на ветлужском пароходе, начинается так: «Жили–были старик со старухой, да и то же самое, как мы грешные, дожились до того же. Потому, видишь ты — старичок охотничек был, а у охотничков, знаешь сам, — что у киловязов, да у коновалов — поись нечего». Иным языком записан рассказ Петра Михайлова, бывшего солдата, с которым встречался Короленко в Румынии; уже начало этого рассказа прекрасно передает своеобразную выразительность речи этого бывалого, прошедшего «сквозь огонь и воду» человека: «Миколаевский был, у Севастополь ходил. Трудно было, ах трудно было под Севастополем. Много народу погибло. Товарища моего из одной деревни убили. Его вбили, а говорит: —• Слушай, Петр Михайлов, вбили меня. А у меня деньги. Так пропадуть деньги дарма. Бери из штанов себе 400 рублей, все бери. Вбили меня. — А я говорю: не возьму. — Почему не возьмешь, пропадуть (придуть после у поле турки или эгличи, как вороны на падаль, возьмуть усе равно). — Пущай беруть, а я не беру. Сейчас, говорю, тебя вбили, а потом меня убьют. Тут такой базар, что без денег себе смерть купишь. Не надо. — Ну прощай, — говорит. — Прощай. Помер. А я остался».
Внося в записную книжку чаще всего разрозненный фактический материал, Короленко иногда здесь же набрасывает и контур будущего произведения. Как правило, это делалось так: в изложение натурального материала вставляется прямое отступление, высказывающее отношение писателя к наблюдаемой действительности и намечающее в связи с этим круг вопросов, которые должны быть подняты в произведении. Такое отступление, имевшее место и в рассказах и очерках Короленко, определяет собой не только точку зрения, с которой писатель смотрит на излагаемые события, но и конструкцию будущего произведения. Изложение, например, фактического материала в записной книжке, которую вел Короленко по пути в сибирскую ссылку, снабжено таким отступлением: «Что рассказать, какие нарисовать картины? Громадность расстояний, единообразие, пустота и ширь, необъятная, величавая, дикая… Степь, так уж степь, река, так река — море; волны да небо, да низкий ровный, точно срезанный берег, поросший мелкой «талой». Лес — тайга непроходимая… А между тем эта пустота имеет свою физиономию. Она говорит вам своим языком, смотрит на вас своим, ей только свойственным взглядом… Попробую… Но для этого позвольте мне познакомить вас с моим спутником и чичероне».
На этом запись и обрывается, но читатель, усвоивший литературную манеру Короленко, уже представляет себе возможную композицию этого неоконченного произведения.
Записные книжки знакомят нас с одним из вариантов наиболее известного рассказа В. Г. Короленко «Сон Макара». Как известно, этот рассказ кончается примирением разгневанного Макара с добродушным Тойоном и «божьими работниками». Макар, как известно, за «таинственными гранями» находит впервые справедливость и попадает после «бедной своей жизни» в то особенное положение, которое возможно было только в иллюзии.
Совсем иначе выглядит вариант из записной книжки.