Статьи, речи, приветствия 1929-1931

«И случилось так, что я, лишенец, обиженный человек, понял здесь, среди этих разношёрстных людей единого духа, как велико и захватывает наслаждение узнавать жизнь и участвовать в переустройстве её. Сонного меня ночью заносило песком, до чёртиков напугала змея, потел, как в бане, вообще «хватил горячего до слёз», а вместе с потом выпарились из меня все мои обиды и поповский мой аристократизм. И, уж по правде скажу, обидно было мне видеть, что полудикий киргиз, башкир работают с таким увлечением, которого я сначала-то не только не чувствовал, а и не понимал даже. Теперь, когда прошёл эту школу, чувствую себя вполне на своём месте.»

А вот — другой голос из Северного края, из Карелии:

«Сурово здесь, а зимою жутко было. Да и насчёт хлебца не богато. Стишки писать бросил, повернуло на прозу, проза тоже не удаётся, всё не те слова идут под перо. К тому же понимаю, что в литературу меня тянуло как к лёгкому труду, а тут лёгкого-то труда — нет, не найдёшь. Пришлось действовать как все. А тут один зав, хороший парень, говорит: «Ты что всё под нос себе читаешь? Ты бы — вслух. Да безграмотность ликвидировал бы». Впрягся я в это дело, и понравилось мне, вижу, что могу быть неплохим учителем. Трудновато после работы учительствовать, но ученики поддерживают, интересно с ними. Вопросов у них накопилось столько, что мне самому надобно учиться, а книг нет.»

И ещё пример того, как наша действительность «поднимает людей к жизни». Автор этого письма говорит о себе так:

«Я был частым посетителем домзаков. Видел, как мои товарищи по тюрьме уничтожали книги на карты и курево. Я также принимал участие в этом, не понимая, что сим поступком совершаю более тяжёлое преступление, чем на воле. Читал плохо, по складам, и никогда не хватало прочитать книгу до конца.»

Но, наконец, в руки его попала книга, которую он прочитал «до конца» и «узнал из неё, что всякому поступку людей жизнь готовит возмездие».

Он не только выучился свободно читать и «заразился страстью к чтению», но — сам картёжник — «стал ярым противником тех, которые уничтожали книгу, превращая эту драгоценность в карты, страшное, социальное зло».

Человек этот ныне работает в далёкой сибирской тайге, на терпентинных промыслах, сам учится, учит других и даже пробует писать, прислал рукопись в журнал «Литературная учёба».

Это — особенно показательное письмо. Оно говорит, что даже из тюрьмы, откуда, в былое время, человек не находил выхода на широкую дорогу общественно полезного труда, — у нас он легко, при желании, выходит на эту дорогу. Приведённый мною факт — не исключителен.

Под Москвою, в Болшеве, организована трудкоммуна, где отлично работают несколько сотен бывших тюремных и соловецких жителей, вырабатывая высокую трудовую квалификацию, получая до 150 рублей в месяц. Там у них отлично оборудован трикотажный цех, обувной, деревообделочный, построена фабрика коньков, прекрасное общежитие для одиночек и семейных. Многие из них после рабочего дня посещают вечерние курсы.

Мм очень мало знаем об этих исключительно удачных опытах воспитания бывших «правонарушителей» и «социально опасных», а у нас таких трудкоммун, как болшевская, — не одна. И есть немало трудколоний, где маленькие «беспризорники» и воришки тоже превращаются в квалифицированных рабочих, учеников агроинститутов, студентов. [3]