В течение первых 12 лет примером «великого человека» служил для буржуазии Европы «маленький капрал» Бонапарте. Влияние этой полуфантастической биографии на мысль и чувство ряда поколений мещанства ещё недостаточно исследовано, хотя именно он, Бонапарте, особенно убедительно доказывает необходимость для мещанства ставки на «героя» и неизбежность крушения героя.
Известно, что роль «героя» как творца истории очень красиво, хотя несколько истерически, доказывал Карлейль. Ему верили, но это не помешало героям сократиться до размеров Клемансо, Черчилля, Вудро Вильсона, Чемберлена и прочих «вождей культурного человечества», как именуют этих людей их лакеи.
Работодатели относятся к героям, состоящим на службе у них, более сдержанно, ибо каждая группа работодателей, затевая бойню 1914—18 годов и зная, что «война родит героев», рассчитывала получить Александра Македонского, или Тамерлана, или хотя бы Наполеона, а получила Жоффров, Першингов, Людендорфов. «Возвращаясь к нашим баранам», следует упомянуть в ряду немецких пессимистов Вейнингера, автора мрачной книги «Пол и характер», и Шпенглера, автора книг «Закат Европы», «Человек и техника».
«Закат Европы», то есть духовное оскудение её, истощение талантов, нищета и убожество организующих идей, — всё это явления, свойственные не только Европе, но и обеим Америкам, да и всему миру. Погасли яркие звёзды в небесах буржуазии!
«Форсайты» в Англии, «Буденброки» в Германии, «Мистер Бэбит» в САСШ явно неспособны родить «героев» и принуждены выдумывать их из мелких авантюристов.
В стране, где когда-то туманное благодушие оптимиста Диккенса затмило здоровый критицизм Теккерея, недавно замолчал угрюмый Т.Гарди и ныне стали возможны такие злые, полные жуткого отчаяния книги, как «Смерть героя» Р.Олдингтона. Литература Франции в XX веке не поднялась даже и до таких художественных обобщений, какие удались Голсуорси, Томасу Манну и Синклеру Льюису. Ромэн Роллан, автор прекрасной эпопеи «Жан Кристоф», человек мужественный и честный, живёт вне пределов своей родины, вытесненный из неё животным тупоумием буржуа. На этом Франция проиграла. Мир трудового народа — выиграл.
Рантье Франции живёт в настроении удава, который, проглотив слишком много пищи, не в силах переварить её и в то же время боится, что всё, чего он ещё не успел пожрать, — пожрут другие животные его типа. Конечно, интеллектуальная нищета не мешает привычному и бессмысленному стремлению лавочников к захвату новых плодородных участков земли, к порабощению людей в колониях. Но золотое ожирение всё более уродливо и тягостно давит на мозг буржуазии. Зрелище духовного оскудения Европы — поразительно, хотя в ней всё чаще являются люди, которым стыдно жить в цинических условиях, созданных лавочниками, и которые понимают, что ставка лавочников на «героя», на индивидуализм — проиграна.
На вопрос: чего достигла социальная культура Европы в XIX веке? — возможен только один ответ: разбогатела до такой уродливой степени, что её богатство стало совершенно очевидной для всех причиной небывалой нищеты рабочего класса. Вырыта пропасть между рабочим классом и буржуазией до такой глубины, которая делает совершенно неизбежным падение буржуазии в эту пропасть.
Разумеется — туда ей и дорога. Пострадает «культура»? Революции никогда не являлись паузами в истории культурного роста человечества, революция — это процесс вызова к жизни новых творческих сил.
Процесс культурной революции быстро развивается на территории бывшей России царей Романовых и полуграмотных торгашей, которые, распродавая сокровища своей страны капиталистам Европы, грабили крестьян и рабочих, отданных во власть невежественных попов, гасителей разума.
Полагаю, что здесь мне следует напомнить о моей биографии. Эта биография даёт мне право считать себя свидетелем осведомлённым и правдивым.
Почти пятьдесят лет я наблюдал жизнь людей различных классов. Не очень доверяя моим непосредственным впечатлениям, я проверял их, изучая историю моего народа, сравнивая её с историей народов Запада. Я достаточно «объективен» даже и тогда, когда чувствовал, что объективизм замедляет моё понимание простейших «правд» жизни, изгибает прямую линию развития моего познания мира.
Нелегко усвоить, что в основе объективизма скрыто свойственное большинству людей стремление если не примирять, то уравновешивать факты, внутренний смысл которых непримирим. Это очень хорошо должны понять люди, в стране которых выдумано учение о компромиссе и где лишь немногие интеллигенты, специалисты по освещению тайн жизни, только после гнусной войны 1914— 18 годов начинают понимать, что противоречия требуют не примирения, а изучения их причин.
Я утверждаю, что рабочему и крестьянину царской России жилось несравненно тяжелее, чем любому из трудовых классов Европы. Люди труда в России были более бесправны, невежественны.