Статьи, речи, приветствия 1931-1933

«Посади меня на хороший харч, я зареву сразу на обои дыры». «А зад у вас — тяжелее башки». «Оглобля ваша давно уж чешет вас по заду. Но только зад ваш — безмозглый…» «Выбирай Матрёну-красноармейку… ещё мужнину вонь не выдуло. Какая в бабе сила! Ни пасти, ни власти… У неё борода не на месте».

Это говорят «мужики», «свинтусы и несознательный элемент», как характеризует их некий парень, утверждающий, что у них, мужиков, «зад — безмозглый». Один из героев «Энергии», инженер Шагаев, как будто оправдывает «эмоциональность» языка мужиков Гладкова, он говорит:

«Душа всякого языка — в его интимном лиризме, в его эмоциональности. Язык без постели — абстракция».

Этот Шагаев рекомендует себя человеком «весьма реалистическим». Перед читателем он является как несноснейший болтун и глубокий невежда. Он очень много посеял хлама в романе Гладкова. Впрочем, и другие герои романа не уступают ему в этом деле.

Гладков — старый писатель. Литературная молодёжь, вероятно, учится на его книгах, как надобно писать. Это должно бы внушить Фёдору Васильевичу особенно серьёзное отношение к слову. Всем нам, дорогие товарищи, пора понять, что у нас, в Стране Советов, литература призвана к делу глубочайшей всемирной важности и что никогда ещё и нигде на литераторах не лежало такой ответственности перед читателем, какая возложена на всех нас. И пора понять, что учиться никогда не поздно и что нам необходимо учиться больше, чем людям иного мастерства, ибо мы, выступая в качестве изобретателей новой действительности, тем самым выступаем как «учителя жизни».

Ф. Панфёров — признан как писатель даровитый и занял в литературе нашей место, вполне достойное его. Но и ему следовало бы отнестись к работе своей более серьёзно и внимательно. Первые страницы его «Брусков» написаны чистым языком, реалистически изобретательно и чётко, твёрдо. Но затем он перескакивает в слащавый, многословный и вязкий тон «сказа», к сожалению, усвоенный многими: «…картуз с каркасом с головы смахнул, картузом в Огнева сунул».

Нет никакой надобности совать в одну фразу столько свистящих звуков. «С рыком сорвался с цепи» — тоже не звучно. Да и не «сорвался», а рванулся. «Отмахнулся Захар. Корявой рукой волосы на голове чесанул. В волосах соломинка попалась, её выдрал». Это уже потому плохо, что может быть выражено более наглядно меньшим количеством слов. Не было таких бар, которые купали бы «в вине коней», в это читатель не поверит; слишком много надо вина, чтоб выкупать в нём коня. И — какая же ванна необходима для этой операции? Не поверит и в то, что некая баба «три года колбяшки с золотом за пазухой носила» до того, что у неё тело загнило и черви накинулись. Ладно ли сказано: «Стучала Катя в печи ухватом, будто в огромном пересохшем рте»? Возможен ли рот, способный вместить ухват? Весьма сомнительно, чтоб в самогон клали для крепости «крупное дерьмо». Почему нужно писать «вечерняя серина»? «Скукожился»? Это у Панфёрова такое же любимое словечко, как у Гладкова — «сбычился». Почему трясогузку нужно переименовывать в «трясуху»? В некоторых местностях нашей страны трясуха — лихорадка, малярия. Местные речения, «провинциализмы» очень редко обогащают литературный язык, чаще засоряют его, вводя нехарактерные, непонятные слова. Панфёров пишет, как слышал: «проклит» вместо — проклят. «Проклит» — не характерно для страны, в которой ежегодно церковь проклинала еретиков, бунтовщиков, атеистов и где миллионы сектантов сами проклинали антихристову власть церкви. Всё это — уже не мелочи, когда их так много, и всё это с моей стороны — не «обучение грамматике», как думают некоторые молодые писатели. Мы должны добиваться от слова наибольшей активности, наибольшей силы внушения, — мы добьёмся этого только тогда, когда воспитаем в себе уважение к языку как материалу, когда научимся отсевать от него пустую шелуху, перестанем искажать слова, делать их непонятными и уродливыми. Чем проще слово, тем более оно точно, чем правильнее поставлено — тем больше придаёт фразе силы и убедительности. Пристрастие к провинциализмам, к местным речениям также мешает ясности изображения, как затрудняет нашего читателя втыкание в русскую фразу иностранных слов. Нет смысла писать «конденсация», когда мы имеем своё хорошее слово — сгущение.